В белой лодке сидело три совершенно белых, как лодка и парус, хатифнатта. Один у руля, двое у мачты. Все трое так пристально вглядывались в море, что казались поссорившимися. Выглядели они очень молчаливо и все их помыслы были лишь о движении вперед. К горизонту, к краю мира, который, может быть, и существовал. По крайней мере, так говорили. Хатифнаттов ничего не заботило, но они выглядели наэлектризованными, словно перед штормом. Опасная компания для тех, у кого есть гостиные комнаты и веранды. Хатифнатты всегда интересовали Муми папу
, но ему не с кем было прямо и откровенно поговорить. Он толком не знал, где в рассказах о хатифнаттах правда, а где вымысел. Теперь же Муми папа дрожал от кончика носа до кончика хвоста, с волнением наблюдая за лодкой. Хатифнатты, похоже, его не замечали. Со слабым скрежетом лодка ткнулась в берег и замерла. Хатифнатты выпучили круглые бледные глаза на Муми папу. Муми папа же приподнял шляпу и начал что то объяснять. Пока он говорил, хатифнатты то и дело подавали ему какие то знаки. Это сбило Муми папу с толку. Он внезапно почувствовал себя беспомощно запутавшимся в верандах, горизонтах, размышлениях о свободе и чаепитии, хотя, конечно же, никто никакого чая пить не хотел. Наконец, Муми папа в смущении замолчал. Хатифнатты тоже замерли, перестав жестикулировать. «Почему они ничего не говорят?» — нервничая, думал Муми папа. — «Может, не слышат меня или думают, что я слабоумный?» Он протянул руку и попытался сказать что нибудь дружелюбное, но хатифнатты по прежнему не двигались. Только их глаза стали менять цвет, становясь желтыми, как вечернее небо. Муми папа спрятал руку за спину и неуклюже поклонился. Хатифнатты привстали и поклонились в ответ. Они проделали это дружно и одновременно. — Благодарю, — пробормотал Муми папа. Он больше не пытался объясниться, просто вскарабкался на борт. Небо сделалось лимонным, точно наступила какая то иная эпоха. Лодка медленно отплыла от берега. Никогда Муми папа не чувствовал себя так легко и радостно. Он обнаружил в себе великолепную перемену, но ничего не сказал. Он просто сидел, вглядываясь в горизонт и слушая шорох волн. Когда побережье исчезло, над морем встала полная луна, круглая и желтая.
, но ему не с кем было прямо и откровенно поговорить. Он толком не знал, где в рассказах о хатифнаттах правда, а где вымысел. Теперь же Муми папа дрожал от кончика носа до кончика хвоста, с волнением наблюдая за лодкой. Хатифнатты, похоже, его не замечали. Со слабым скрежетом лодка ткнулась в берег и замерла. Хатифнатты выпучили круглые бледные глаза на Муми папу. Муми папа же приподнял шляпу и начал что то объяснять. Пока он говорил, хатифнатты то и дело подавали ему какие то знаки. Это сбило Муми папу с толку. Он внезапно почувствовал себя беспомощно запутавшимся в верандах, горизонтах, размышлениях о свободе и чаепитии, хотя, конечно же, никто никакого чая пить не хотел. Наконец, Муми папа в смущении замолчал. Хатифнатты тоже замерли, перестав жестикулировать. «Почему они ничего не говорят?» — нервничая, думал Муми папа. — «Может, не слышат меня или думают, что я слабоумный?» Он протянул руку и попытался сказать что нибудь дружелюбное, но хатифнатты по прежнему не двигались. Только их глаза стали менять цвет, становясь желтыми, как вечернее небо. Муми папа спрятал руку за спину и неуклюже поклонился. Хатифнатты привстали и поклонились в ответ. Они проделали это дружно и одновременно. — Благодарю, — пробормотал Муми папа. Он больше не пытался объясниться, просто вскарабкался на борт. Небо сделалось лимонным, точно наступила какая то иная эпоха. Лодка медленно отплыла от берега. Никогда Муми папа не чувствовал себя так легко и радостно. Он обнаружил в себе великолепную перемену, но ничего не сказал. Он просто сидел, вглядываясь в горизонт и слушая шорох волн. Когда побережье исчезло, над морем встала полная луна, круглая и желтая.
Здесь, как и в Апокрифе Иоанна, Самаэль
богохульствует против высших сфер и сил
в них пребывающих, говоря "Это Я – Бог;
нет иного кроме меня". Сравните богохульство
Самаэля со словами Хоронзона "Я питаюсь
именами Всевышнего. Я дроблю их челюстями,
и испражняюсь ими через свой анус" - Liber 418.
Энтони Теста.
“Cogito, ergo sum”, — прочел он. — А почему бы
не сказать “Сасо, ergo sum”. Или “Eructo, ergo sum”.
Или, уж если без солипсизма, почему не “Ftituo,
ergo sumus”?.....Пошлые вопросы.
Олдос Хаксли.
богохульствует против высших сфер и сил
в них пребывающих, говоря "Это Я – Бог;
нет иного кроме меня". Сравните богохульство
Самаэля со словами Хоронзона "Я питаюсь
именами Всевышнего. Я дроблю их челюстями,
и испражняюсь ими через свой анус" - Liber 418.
Энтони Теста.
“Cogito, ergo sum”, — прочел он. — А почему бы
не сказать “Сасо, ergo sum”. Или “Eructo, ergo sum”.
Или, уж если без солипсизма, почему не “Ftituo,
ergo sumus”?.....Пошлые вопросы.
Олдос Хаксли.
Вообразите себе, на пределе своих возможностей, узкую, совершенно прямую улицу. 
Поворотов, развилок, подъездов и ниш в ней не предусмотрено; вся линия неравномерно, асимметрично освещается фонарями, свет которых образует на асфальте круги почти во всю ширину улицы. Между кругами промежуток неосвещённого пространства ровно в вашу ступню. Вы оглядываетесь, и видите, что за вами надвигается «сгусток темноты»; деперсонифицированная сила, не имеющая устрашающих атрибутов, - рогов, когтей, «акульих» челюстей, циклопических гениталий, - но, намерений которой вы не знаете. Вам кажется, что облако тьмы, без запаха и чётких контуров, преследует вас, - по мере его приближения, синхронизированного с вашими действиями, фонари гаснут, и обратная перспектива улицы растворяется. Как только вы ступает в круг света, Сущность «замечает» вас и…
Возможно, оно вас поглотит, живьём расщепляя на молекулы, медленно и печально, что довольно-таки болезненно.
Вероятно, что в пищу сущности вы, напичканные телеологически артикулированными нечистотами, не годитесь, оно даже не желает вас касаться, и выжидает, пока вы сообразите освободить ему дорогу.
Быть может, имеет смысл сжаться с комок у стены, под светом фонаря и крепко зажмурить глаза, чтобы сработал защитный механизм психики «вытеснение».
Гипотетически, зловещее облако рассеется само, если вы бодро зашагаете ему навстречу, намеренно или бессознательно перешагивая через теневые границы между освещёнными областями.
А если кто спросит нас, чтобы мы делали в данной ситуации, мы влепим макрос
…И уточним: эту полилемму вам предстоит решить на скором пешем ходу.
Вы наверняка в курсе, что при всём сознании необходимости принять решение, «в голову» хлынут посторонние мысли, тысячи их; так случается и с прилежно, методично готовящимися к экзаменам студентами; так бывает с преступником, которого «выводит из себя» мелкая или грубая оплошность коллеги, напр., некстати чихнувшего или забывшего пилу, которой они хотели расчленить труп. Дело в том, что рачительные хозяева, сосчитывающие и приходующие каждый ваш волос, - о которых упоминается в неоднократно цитируемой нами “Инструктивной записки по поводу света”, должны убедиться в вашем неукоснительном повиновении. В ином случае дистанция между конфигурацией “укрытие” и “самопожертвование”, минуя суперпозицию “бегство”, будет увеличиваться ad aeterna, подобно узкой улице, описываемой выше.
Также следует пояснить, что добежать до победного финала невозможно, - по своей этимологии конец означает любую местность, которую нельзя достичь пешим ходом. В известной из прочтённого выше ситуации, это означает, что задумавшись на бегу о чём-то приятном, напр., о вкусе сливового вина или о том, что вас ждут дома дети-жёны-мужья-тёщи-девери-свекры (тревога ~ забота о них тоже приятна, по отношению к участи быть растворённым во чреве ничтожающего существа), чревато ударом со всей силы об внезапную стенку, будто выросшую специально вам на погибель. Или же эта неведомая, не-телеологическая Сущность вас бросит на неё, затем вновь занимая выжидающую позицию, чтобы вы не расслаблялись и продолжали бежать.
В сей момент настаёт актуальность второй дилеммы, - очертя главу броситься «обратно», навстречу с гипотетической гибели, или «каждый раз последний» пробовать удрать. Первый алгоритм традиционен лишь релятивно. Аборигены континента, названного позже «Америкой», становящиеся жертвами солярного культа, стремились в Теночтитлан. Само путешествие на край бытия, к центру Мiра было для них выкупом своего достойного посмертия, - дабы боги позволили им умереть желанным ими методом. Современный же манифестационист, воображающий себе вторжение в инобытие чем-то вроде встречи с хатифнаттами, прежде всего надеется на «пищеварительный тракт», и то, что его естество можно помыслить как еду.
Сущность, в худшем его слегка пожуёт и выплюнет~отрыгнет [подразумевая – беги дальше], в лучшем – переварит и выгадит, иными словами, включит в режим посмертия, за которым следует перевоплощение. Страдающая острой формой гинекократической мизантропии [когда Она придёт к власти, распорядится кастрировать, а затем убить всех мужчин, после чего женщины истребят друг друга, остатки деградируют и вымрут сами, см. также OVA “Ice: the Last Generation / アイス”] Диаманда Галас в книге “Говно Бога” так и отзывалась о роде человеческом, - испражнения Демиурга. Фосфоресцирующие, электрофицированные хатифнатты, к слову, тоже нечто фекаломорфное. Учитывая, что х-ы следуют за грозой, наступление которой знаменует специфический запашок сероводорода H2S и метана CH4, характерный для тухлых яиц и приступов метеоризма, эта гипотеза приобретает нездорово отчётливые контуры. Подрисовывает их и Клод Сеньоль, фольклорист «теневого» модерна: Дьявол, скатившийся с небес «обратно» в “анальную фазу развития”, гадит, во всех смыслах глагола, молниями. О том предупреждает громом сыновей и дщерей своих Элоим Адонаи, - сотворяйте крёстное знамение, дабы уберечься от участи сей, быть обосранными.
Креационисту же перспективы представляются более радужными, - высера не будет, негативная диалектика = теология, с теогоническим и онтико-онтологическим компонентами, наделила бога непреходящим запором. Господь держит в-себе, совершенном, непорочно-идеальном, пречистом, даже такую квинтэссенцию нечистот и скверны, как т.н. άνθρωπος. По мере того, как осуществляется άνθρωπίζω, боги становились тождественными cacodæmonum [см. второй эпиграф], демономами-испражняющимся, исторгающим из самоё себя Нечто, и от того, становящийся неполноценным (первопричина Зла™, согласно Аристотелю и другим). Следует заметить, что эллины и римляне были весьма чутки к непроизвольным дефекациям, сопутствующим страху. Аристофан употребляет выражение, приблизительно переводимое как «крупно обосраться» [έγχεζω τινά], как синоним выражения «умирать от страха». Мнящие о верности учения о панспермии [Василид] могут с уверенностью восклицать: Измена, господа офицеры! Мы в жопе!
И, в завершении, чего это мы про говнище вспомнили, хотя разделяем где-то читанный нами постулат, что генитальные метафоры гораздо лучше анально-фекальных. Да просто 23 марта Андрею “Свину” Панову должно было исполниться полвека. Панов был – почти как мы – существо с тонкой душевной организацией и богатым внутренним мiром™, он неоднократно говорил, что его сгубили падшие женщины и шампанское, а с подмостков он провозглашал, – “Ты – говно, я – говно, будущего – нет!”. Пуще горевать мы будем только после смерти Шiша Брѩнскаго.
Поворотов, развилок, подъездов и ниш в ней не предусмотрено; вся линия неравномерно, асимметрично освещается фонарями, свет которых образует на асфальте круги почти во всю ширину улицы. Между кругами промежуток неосвещённого пространства ровно в вашу ступню. Вы оглядываетесь, и видите, что за вами надвигается «сгусток темноты»; деперсонифицированная сила, не имеющая устрашающих атрибутов, - рогов, когтей, «акульих» челюстей, циклопических гениталий, - но, намерений которой вы не знаете. Вам кажется, что облако тьмы, без запаха и чётких контуров, преследует вас, - по мере его приближения, синхронизированного с вашими действиями, фонари гаснут, и обратная перспектива улицы растворяется. Как только вы ступает в круг света, Сущность «замечает» вас и…Возможно, оно вас поглотит, живьём расщепляя на молекулы, медленно и печально, что довольно-таки болезненно.
Вероятно, что в пищу сущности вы, напичканные телеологически артикулированными нечистотами, не годитесь, оно даже не желает вас касаться, и выжидает, пока вы сообразите освободить ему дорогу.
Быть может, имеет смысл сжаться с комок у стены, под светом фонаря и крепко зажмурить глаза, чтобы сработал защитный механизм психики «вытеснение».
Гипотетически, зловещее облако рассеется само, если вы бодро зашагаете ему навстречу, намеренно или бессознательно перешагивая через теневые границы между освещёнными областями.
А если кто спросит нас, чтобы мы делали в данной ситуации, мы влепим макрос
Вы наверняка в курсе, что при всём сознании необходимости принять решение, «в голову» хлынут посторонние мысли, тысячи их; так случается и с прилежно, методично готовящимися к экзаменам студентами; так бывает с преступником, которого «выводит из себя» мелкая или грубая оплошность коллеги, напр., некстати чихнувшего или забывшего пилу, которой они хотели расчленить труп. Дело в том, что рачительные хозяева, сосчитывающие и приходующие каждый ваш волос, - о которых упоминается в неоднократно цитируемой нами “Инструктивной записки по поводу света”, должны убедиться в вашем неукоснительном повиновении. В ином случае дистанция между конфигурацией “укрытие” и “самопожертвование”, минуя суперпозицию “бегство”, будет увеличиваться ad aeterna, подобно узкой улице, описываемой выше.
Также следует пояснить, что добежать до победного финала невозможно, - по своей этимологии конец означает любую местность, которую нельзя достичь пешим ходом. В известной из прочтённого выше ситуации, это означает, что задумавшись на бегу о чём-то приятном, напр., о вкусе сливового вина или о том, что вас ждут дома дети-жёны-мужья-тёщи-девери-свекры (тревога ~ забота о них тоже приятна, по отношению к участи быть растворённым во чреве ничтожающего существа), чревато ударом со всей силы об внезапную стенку, будто выросшую специально вам на погибель. Или же эта неведомая, не-телеологическая Сущность вас бросит на неё, затем вновь занимая выжидающую позицию, чтобы вы не расслаблялись и продолжали бежать.
В сей момент настаёт актуальность второй дилеммы, - очертя главу броситься «обратно», навстречу с гипотетической гибели, или «каждый раз последний» пробовать удрать. Первый алгоритм традиционен лишь релятивно. Аборигены континента, названного позже «Америкой», становящиеся жертвами солярного культа, стремились в Теночтитлан. Само путешествие на край бытия, к центру Мiра было для них выкупом своего достойного посмертия, - дабы боги позволили им умереть желанным ими методом. Современный же манифестационист, воображающий себе вторжение в инобытие чем-то вроде встречи с хатифнаттами, прежде всего надеется на «пищеварительный тракт», и то, что его естество можно помыслить как еду.
Сущность, в худшем его слегка пожуёт и выплюнет~отрыгнет [подразумевая – беги дальше], в лучшем – переварит и выгадит, иными словами, включит в режим посмертия, за которым следует перевоплощение. Страдающая острой формой гинекократической мизантропии [когда Она придёт к власти, распорядится кастрировать, а затем убить всех мужчин, после чего женщины истребят друг друга, остатки деградируют и вымрут сами, см. также OVA “Ice: the Last Generation / アイス”] Диаманда Галас в книге “Говно Бога” так и отзывалась о роде человеческом, - испражнения Демиурга. Фосфоресцирующие, электрофицированные хатифнатты, к слову, тоже нечто фекаломорфное. Учитывая, что х-ы следуют за грозой, наступление которой знаменует специфический запашок сероводорода H2S и метана CH4, характерный для тухлых яиц и приступов метеоризма, эта гипотеза приобретает нездорово отчётливые контуры. Подрисовывает их и Клод Сеньоль, фольклорист «теневого» модерна: Дьявол, скатившийся с небес «обратно» в “анальную фазу развития”, гадит, во всех смыслах глагола, молниями. О том предупреждает громом сыновей и дщерей своих Элоим Адонаи, - сотворяйте крёстное знамение, дабы уберечься от участи сей, быть обосранными.
Креационисту же перспективы представляются более радужными, - высера не будет, негативная диалектика = теология, с теогоническим и онтико-онтологическим компонентами, наделила бога непреходящим запором. Господь держит в-себе, совершенном, непорочно-идеальном, пречистом, даже такую квинтэссенцию нечистот и скверны, как т.н. άνθρωπος. По мере того, как осуществляется άνθρωπίζω, боги становились тождественными cacodæmonum [см. второй эпиграф], демономами-испражняющимся, исторгающим из самоё себя Нечто, и от того, становящийся неполноценным (первопричина Зла™, согласно Аристотелю и другим). Следует заметить, что эллины и римляне были весьма чутки к непроизвольным дефекациям, сопутствующим страху. Аристофан употребляет выражение, приблизительно переводимое как «крупно обосраться» [έγχεζω τινά], как синоним выражения «умирать от страха». Мнящие о верности учения о панспермии [Василид] могут с уверенностью восклицать: Измена, господа офицеры! Мы в жопе!
И, в завершении, чего это мы про говнище вспомнили, хотя разделяем где-то читанный нами постулат, что генитальные метафоры гораздо лучше анально-фекальных. Да просто 23 марта Андрею “Свину” Панову должно было исполниться полвека. Панов был – почти как мы – существо с тонкой душевной организацией и богатым внутренним мiром™, он неоднократно говорил, что его сгубили падшие женщины и шампанское, а с подмостков он провозглашал, – “Ты – говно, я – говно, будущего – нет!”. Пуще горевать мы будем только после смерти Шiша Брѩнскаго.
Я люблю полежать на кроваточке
И в окно пострелять из рогаточки,
Чтобы всем вам повыбить бы глазоньки,
Чтоб читать не могли вы, заразоньки,
Да, я б хотел вам повыколоть глазики,
Чтоб вы читать не могли, пидоразики.
P.S. С понедельника до среды чем-либо тормошить нас будет бесполезно.
И в окно пострелять из рогаточки,
Чтобы всем вам повыбить бы глазоньки,
Чтоб читать не могли вы, заразоньки,
Да, я б хотел вам повыколоть глазики,
Чтоб вы читать не могли, пидоразики.
P.S. С понедельника до среды чем-либо тормошить нас будет бесполезно.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий