Гυναικόβουλοι μήτιδες φρενῶν
Черновик
Черновик
Во сне с понедельника на вторник меня звали как-то неправильно, не по паспорту звали, даже не припомню, именем ли, или «кличкой», и характера обоих вариантов не уловил. Такая вот ономатомахия. Зато сразу выяснил, что происходящее относится к прошедшему времени со всеми глаголами и причастиями, - сразу опознал джинсовые и клетчатые лохмотья, которые предпочитал опрятной одежде, особенно, по сезону, и очки вдвое легче нынешних, с двумя диоптиями на каждую линзу.
И был я в Питере. Не один, конечно, был, - в такие поселения, с клокочущей под мостовой болотницей, перемешанной с костьми и не разлагающейся и три столетия спустя захоронения плотью, одному лучше никак не быть. Думается мне, что незаметно для нас и обитателей, крейсер на Неве сложен из ногтей мертвецов, просто этого никто не замечает. А три авроровы трубы – это Гьяллархорн в разобранном виде. С выстрелом из засваренной пушки закончится предшествующая сами знаете чему трёхлетняя зима и бетонный великанский катафалк, как на санках, поедет по льду штурмовать Зимний с Эрмитажем впридачу. Да, я ни за что не скажу вам, что будет происходить в это время в Москве – ибо тайна есмь.
С неким соратником, быть может, даже сокурсником, поехали туда, точнее – послали нас туда из родной ремесленнической гильдии, реставраторов-иконописцев. Помню ещё, как соратник зовётся, ну, как же можно экзотическое имя греческого происхождения запамятовать, - Блаженный [Μακάριος], и никак не обрезанный Макар, - Макарий. Откуда сведения? - видел его паспорт в эпизоде с покупкой билетов. Так вот, по сведениям А. В. Суперанской и А. В. Сусловой за 1988 год по Ленинграду имя Макар относилось к числу редких имён. Носители были сплошь выдающимися церковными деятелями и вообще разнообразно деятельны в аспекте причинения себе увечий, вот и ему удавалось совмещать крайне неприятное с определённо неполезным, во всякие бедствия влазил без головы, но по самое адамово яблоко. Природная склонность к нечаянному травматизму выпрямила его поведение, - Макарий стал избыточно осторожен, что выражалось, например, в его манере шагать по булыжной мостовой, - он всегда внимательно следил, чтобы подошва покрывала как можно больше камней. В случае внезапного провала поверхности полой земли, в которую веровал он пуще Отца Небеснаго, хоть мысок останется на внешней стороне. К трещинам на асфальте и щелям между гранитными плитами Макарий тоже относился не без опаски, наловчившись перешагивать их так, чтобы окружающие не замечали его суеверия. Но от меня ничего не скроешь, - пока топали к ближайшей группе Сфинксов (чего ещё в Питере смотреть, только сфинксов, и загадки их разгадывать) успел наглядеться и себе под ноги, и ему.
Собственно, так называемая «вписка» у нас была, сравнительно надёжная, достаточно проверенная, - чтобы шляться чёрте где до полпятого утра, к тому же, времени не считая, потому что с конца мая до середины июля в этом городе ночь делается днём. Или наоборот? В общем, мотались мы по Университетской набережной, к центру и от центра, иногда даже децентрализовано, насчитывая неизменно пять штук по пальцам левых рук, неизменно сбиваясь, потому что левых руках у нас не растёт шестого пальца.
Загадки сфинксов мы перечислим в следующий раз, нонеча некогда, забыть рискуем, о чём бишь мы. Опять в общем, хотя врём, в частности, вернулись с затяжной прогулки далёче от начала следующих суток, и по-видимому, неудачно вернулись, зайдя куда-то не туда. В этих переулках с обкусанными кирпичными стенами не то, что пришлые черти, нездешние твари, даже местные вурдалаки, инфракорпоральные упыри задние~передние конечности сворачивают и хоботки (через которые они высасывают мозг) узелковыми письмами заплетают. И миниатюрные клумбы, они же мусорные контейнеры для использованных продуктов табачной индустрии и презервативов щерятся кисло-злобной жопой с зубами.
Макарий сделал вид, будто узнал [читать аористным – «опώзнахъ»] дом, подъезд, и даже, слегка призадумавшись, этаж. Лифта, разумеется, [в]ампирическом этом нагромождении меблировки не было, поднимались уставшими четырьмя ногами, причём, последующие, мои, устали насовсем между вторым и третьим, так что я расселся на лестнице, балду упокоив на лепнине перил. Там, на перилах, енохианские заклинания попеременно с телефоном индивидуалки Сонечки [вероятно, Мармеладовой] были накарябаны гвоздём или ритуальным кинжалом.
И слышалось мне, скрючившемуся, как наверху, в лестничном пролёте, скрипящее отворилась заржавевшая стальная дверь, как отбили шесть часов, шестьдесят шесть минут каминные часы, гостеприимное потрёскивание печи-буржуйки и любовный шёпот александрийским стихом в манере Катулла, которого, само собой разумеется, не слышал. Ну, - думаю, - Макарий ни разу не Марциал, который тыща пицот шисят одну эпиграмму написал, и всё про политику и про пидоров, Хозяйка пала жертвой его чар, аки Карфаген под натиском Луция Цензорина, повелевшего непокорным пунам сдать оружие. И они, что удивительно, послушались.
Ещё немного поразмыслив, не мямля, немедля, решил подползти к оккупированной территории, - не век же коротать в опасной близи графитти, гласящего “OL sonuf vaoresaji, gohu IAD Balata, elanusaha cælazod: sobrazod-ol Roray i ta nazodapesad, Giraa ta mælpereji, das hœl-qo qaa notahoa zodimezod, od comemahe ta nobeloha zodien”. Даже если окажусь условно третьим лишним, ничем не помешаю, благо что от усталости готов был отстегнуть не только опорно-двигательный аппарат, данный Демиургом протез, но и голову, содержащую πνεῦμα και μένος. Поднявшись на полтора этажа (приблизительно одна десятая стадии по Эратосфену) обнаружил радушно настроенную Хозяйку и Макария, имевшего вид обескураженный и взволнованный одновременно. Они-то вместе, помогая друг другу, внесли меня, разваливающегося на запчасти, в дальнюю комнату необъятной квартиры, не побрезговав даже стащить с меня тяжеленные чеботы и пледом с головой укрыть, как труп простынёй в морге. Так я и заснул, пребывая в собственном сне.
Проснулся я, вероятнее всего, к вечеру следующего дня. Сумерки сгустились, или это была модификация зрения, так и не разобрал. Мышление, тем не менее, было разительно ясным, оптика, особенно, когда очки протёр, ни много ни мало – пронзительной, лица видны стали так, что хоть фотороботы составляй и сдавай их в тогдашнюю милицию, было бы за что… Первая мысль после пробуждения была заурядной, - «где тут санузел», впрочем, нашёл я его скоро, ориентируясь на звук капающей воды, - в таких домах всегда плохо с канализацией, а в таких городах всегда плохо с сантехниками, - опасная профессия же. Зазевавшемуся сантехнику может откусить руку по локоть какой-нибудь праздно-текущий мимо фекалойд, в мгновение ока инвоцирующийся из унитаза, как только потенциальная жертва сунет в трубу ёршик на проволочном стержне, а оплачивать страховку у ЖЕК'ов всегда денег нет. Они, фекалойды, такие – подобные ершам, сразу наживку проглатывают, и, подобно ершу, валят с ног, одним глотком и выплеском сточных вод из зоба. Так как справляю в указанной топике естественные нужды, а не профессиональные с меркантильными интересами, миновала меня участь быть покусанным до инвалидности второй группы.
Ещё опорожняясь от нечистот, услышал в одном из соседних помещений чей-то вялый приглушённый полуспор, причём, голоса Макария я в нём не разобрал. Речи велись из нескольких разнообразных ртов одновременно – один шамкал, другой картавил, третий попискивал, четвёртый гундосил, и только хозяйкины реплики звучали с предельной отчётливостью. Умываясь, я различил на слух и понял, что присутствующие намеренно искажают свою речь, тем самым, создавая иллюзию безупречности артикуляции Хозяйки. Как я выяснил всего три секунды спустя, их хозяйки.
Войдя в комнату, я увидел её в окружении каких-то подозрительных типов, каждый из которых своей физиономией отражал свой темперамент, - мебель заняли пары холериков, меланхоликов, флегматиков и сангвиников. На роскошном диване с бархатной обивкой, правда, узоры на той попоне были похабные, модернистские, - восседала Хозяйка, дама наружности графини Батори, не в моём гастрономическом вкусе, короче. Все остальные, включая Макария, занимали сидения поскромнее, - кто на табуретке, кто на ковре, и люстра над всеми ними светила туско и тревожно.
Во всех присутствующих через дебильные выражения постных лиц, исключительно мужских, кроме Хозяйки, естественно, сквозила причастность «Ордену Единорога», что лишило помещение последней частицы уюта.
Мне безмолвными знаками предложили сесть. Чуть было не ляпнув, «я лучше постою», всё же сел, чтобы не злить первым же словом враждебное окружение. И сразу почувствовал, что всю тушку мою обвесили невидимым веригами, суммарным весом превышающим вес тела минимум вдвое. Подобное чувство испытывала одна из моих реинкарнаций, примеряя на себя аналав Христодула Патмосского [тоже онирический сюжет].
Когда я зашёл, все немедленно заткнулись, ожидая повеления Хозяйки, решавшей мою участь. Повеление заставило себя ждать около трёх минут, - Хозяйка сверкнула глазами в мою сторону, глядя точно по диагонали в 33° поверх моей головы, и лязгнула тоном, отрицающим всякое убеждение в обратном: мне не нравится его нос, его гнусный пухлый нос!
Один из холериков, тот, что выглядел по-агрессивнее, вынув из щёли между подлокотником и сидением кресла кухонный нож габаритов “для разделки мамонтов”, подскочил ко мне. Не стану отрицать, своим носом я дорожу, из него удобно козявки выковыривать, но это, конечно, ни разу не аргумент самозащиты. Мотивировало выдернуть из-под себя табурет и ёбнуть им по еблу холерика, его же, «ядовитого» по Гиппократу, мерзкое хихиканье. Аналогичное ему издавали все присутствующие, но с очугуневшим телом и самой лёгкой табуреткой особо не размахаешься. Не издал ни звука один только Макарий, стыдливо отведший взгляд, тем самым подразумевая, что также подвергся психотропной атаке. С другой стороны, как только я почувствовал реальную угрозу, частичный паралич как взрывной волной сняло, рефлекс схватывания [орудия уёбывания с вертушки] сработал, как пружина в часовом механизме.
Вероятно, что это был первый на практике гинекократии прецедент сопротивления, так что Хозяйка чуть помедлила с приказом, а остальные – с неукоснительной реакцией. На то же указывало поведение вышеуказанного уёбанного холерика, державшего нож небрежно, с расслабленной рукой, видать, привыкшего к тому, что жертвы гипноза ему сами кой-чего подставляют. Из комнаты и из квартиры я вылетел осколком гранаты, прихватив налету в прихожей чьи-то стоптанные кроссовки и свою сумку с документами и деньгами. Обувка пришлась по размеру, как заметил позже, и вещдок был на месте - в который раз мне так неправдоподобно везёт во сне! Со своим и чужим барахлом, босиком я бежал до первой троллейбусной остановки, не оглядываясь, зная, что гинекократия имеет свойство рассеиваться веером, захватывая в свой невод всех существ в радиусе действия. Это означало, что малейшее промедление позволило бы подконтрольным Ордену существам взять меня в сжимаемое моментально кольцо, и быть мне кастрированным, да ещё без наркоза. Данная перспектива, остаться без гениталий, меня прельщала не больше, чем избавление от хрящевого нароста.
В продолжение фантастического везения троллейбус довёз меня до Московского вокзала без пересадок и я благополучно укатился обратно в Первопрестольную, где мужикам можно водку пьянствовать и дисциплину хулиганить, не опасаясь усекновения мужицкой атрибуции.
Через пару лет я опять очутился в Единорожьем Полисе, на сей раз в числе командированных магов-диверсантов из 16-го бело-краснознамённого полка им. Фридриха II Гогенштауфена [см. третью пикчу в левом ряду, с комментарием “Der Babenberger Herzog Leopold V. (1177-1194) zusammen mit dem Babenberger Hohenstaufen Kaiser vor der Festung Akkon”]. Из-за оборонительно ряда интервентов видел я, как мимо прогарцевала Хозяйка на высотных каблуках, а следом за ней плелись понурые клевреты. И Макарий в их числе. Заметив наблюдателя, он не нашёл ничего уместнее снова, как тогда, стыдливо сморгнуть, и, свесив голову на размягчённой шее ещё ниже, побрёл дальше вслед за своей госпожой.
Крайний слева сфинкс из фонтана у Строгановского дворца потом сказал, что Макарий мудак и нихрена не понимает в жизни. На этом высказывании я проснулся и больше не заснул.
И был я в Питере. Не один, конечно, был, - в такие поселения, с клокочущей под мостовой болотницей, перемешанной с костьми и не разлагающейся и три столетия спустя захоронения плотью, одному лучше никак не быть. Думается мне, что незаметно для нас и обитателей, крейсер на Неве сложен из ногтей мертвецов, просто этого никто не замечает. А три авроровы трубы – это Гьяллархорн в разобранном виде. С выстрелом из засваренной пушки закончится предшествующая сами знаете чему трёхлетняя зима и бетонный великанский катафалк, как на санках, поедет по льду штурмовать Зимний с Эрмитажем впридачу. Да, я ни за что не скажу вам, что будет происходить в это время в Москве – ибо тайна есмь.
С неким соратником, быть может, даже сокурсником, поехали туда, точнее – послали нас туда из родной ремесленнической гильдии, реставраторов-иконописцев. Помню ещё, как соратник зовётся, ну, как же можно экзотическое имя греческого происхождения запамятовать, - Блаженный [Μακάριος], и никак не обрезанный Макар, - Макарий. Откуда сведения? - видел его паспорт в эпизоде с покупкой билетов. Так вот, по сведениям А. В. Суперанской и А. В. Сусловой за 1988 год по Ленинграду имя Макар относилось к числу редких имён. Носители были сплошь выдающимися церковными деятелями и вообще разнообразно деятельны в аспекте причинения себе увечий, вот и ему удавалось совмещать крайне неприятное с определённо неполезным, во всякие бедствия влазил без головы, но по самое адамово яблоко. Природная склонность к нечаянному травматизму выпрямила его поведение, - Макарий стал избыточно осторожен, что выражалось, например, в его манере шагать по булыжной мостовой, - он всегда внимательно следил, чтобы подошва покрывала как можно больше камней. В случае внезапного провала поверхности полой земли, в которую веровал он пуще Отца Небеснаго, хоть мысок останется на внешней стороне. К трещинам на асфальте и щелям между гранитными плитами Макарий тоже относился не без опаски, наловчившись перешагивать их так, чтобы окружающие не замечали его суеверия. Но от меня ничего не скроешь, - пока топали к ближайшей группе Сфинксов (чего ещё в Питере смотреть, только сфинксов, и загадки их разгадывать) успел наглядеться и себе под ноги, и ему.
Собственно, так называемая «вписка» у нас была, сравнительно надёжная, достаточно проверенная, - чтобы шляться чёрте где до полпятого утра, к тому же, времени не считая, потому что с конца мая до середины июля в этом городе ночь делается днём. Или наоборот? В общем, мотались мы по Университетской набережной, к центру и от центра, иногда даже децентрализовано, насчитывая неизменно пять штук по пальцам левых рук, неизменно сбиваясь, потому что левых руках у нас не растёт шестого пальца.
Загадки сфинксов мы перечислим в следующий раз, нонеча некогда, забыть рискуем, о чём бишь мы. Опять в общем, хотя врём, в частности, вернулись с затяжной прогулки далёче от начала следующих суток, и по-видимому, неудачно вернулись, зайдя куда-то не туда. В этих переулках с обкусанными кирпичными стенами не то, что пришлые черти, нездешние твари, даже местные вурдалаки, инфракорпоральные упыри задние~передние конечности сворачивают и хоботки (через которые они высасывают мозг) узелковыми письмами заплетают. И миниатюрные клумбы, они же мусорные контейнеры для использованных продуктов табачной индустрии и презервативов щерятся кисло-злобной жопой с зубами.
Макарий сделал вид, будто узнал [читать аористным – «опώзнахъ»] дом, подъезд, и даже, слегка призадумавшись, этаж. Лифта, разумеется, [в]ампирическом этом нагромождении меблировки не было, поднимались уставшими четырьмя ногами, причём, последующие, мои, устали насовсем между вторым и третьим, так что я расселся на лестнице, балду упокоив на лепнине перил. Там, на перилах, енохианские заклинания попеременно с телефоном индивидуалки Сонечки [вероятно, Мармеладовой] были накарябаны гвоздём или ритуальным кинжалом.
И слышалось мне, скрючившемуся, как наверху, в лестничном пролёте, скрипящее отворилась заржавевшая стальная дверь, как отбили шесть часов, шестьдесят шесть минут каминные часы, гостеприимное потрёскивание печи-буржуйки и любовный шёпот александрийским стихом в манере Катулла, которого, само собой разумеется, не слышал. Ну, - думаю, - Макарий ни разу не Марциал, который тыща пицот шисят одну эпиграмму написал, и всё про политику и про пидоров, Хозяйка пала жертвой его чар, аки Карфаген под натиском Луция Цензорина, повелевшего непокорным пунам сдать оружие. И они, что удивительно, послушались.
Ещё немного поразмыслив, не мямля, немедля, решил подползти к оккупированной территории, - не век же коротать в опасной близи графитти, гласящего “OL sonuf vaoresaji, gohu IAD Balata, elanusaha cælazod: sobrazod-ol Roray i ta nazodapesad, Giraa ta mælpereji, das hœl-qo qaa notahoa zodimezod, od comemahe ta nobeloha zodien”. Даже если окажусь условно третьим лишним, ничем не помешаю, благо что от усталости готов был отстегнуть не только опорно-двигательный аппарат, данный Демиургом протез, но и голову, содержащую πνεῦμα και μένος. Поднявшись на полтора этажа (приблизительно одна десятая стадии по Эратосфену) обнаружил радушно настроенную Хозяйку и Макария, имевшего вид обескураженный и взволнованный одновременно. Они-то вместе, помогая друг другу, внесли меня, разваливающегося на запчасти, в дальнюю комнату необъятной квартиры, не побрезговав даже стащить с меня тяжеленные чеботы и пледом с головой укрыть, как труп простынёй в морге. Так я и заснул, пребывая в собственном сне.
Проснулся я, вероятнее всего, к вечеру следующего дня. Сумерки сгустились, или это была модификация зрения, так и не разобрал. Мышление, тем не менее, было разительно ясным, оптика, особенно, когда очки протёр, ни много ни мало – пронзительной, лица видны стали так, что хоть фотороботы составляй и сдавай их в тогдашнюю милицию, было бы за что… Первая мысль после пробуждения была заурядной, - «где тут санузел», впрочем, нашёл я его скоро, ориентируясь на звук капающей воды, - в таких домах всегда плохо с канализацией, а в таких городах всегда плохо с сантехниками, - опасная профессия же. Зазевавшемуся сантехнику может откусить руку по локоть какой-нибудь праздно-текущий мимо фекалойд, в мгновение ока инвоцирующийся из унитаза, как только потенциальная жертва сунет в трубу ёршик на проволочном стержне, а оплачивать страховку у ЖЕК'ов всегда денег нет. Они, фекалойды, такие – подобные ершам, сразу наживку проглатывают, и, подобно ершу, валят с ног, одним глотком и выплеском сточных вод из зоба. Так как справляю в указанной топике естественные нужды, а не профессиональные с меркантильными интересами, миновала меня участь быть покусанным до инвалидности второй группы.
Ещё опорожняясь от нечистот, услышал в одном из соседних помещений чей-то вялый приглушённый полуспор, причём, голоса Макария я в нём не разобрал. Речи велись из нескольких разнообразных ртов одновременно – один шамкал, другой картавил, третий попискивал, четвёртый гундосил, и только хозяйкины реплики звучали с предельной отчётливостью. Умываясь, я различил на слух и понял, что присутствующие намеренно искажают свою речь, тем самым, создавая иллюзию безупречности артикуляции Хозяйки. Как я выяснил всего три секунды спустя, их хозяйки.
Войдя в комнату, я увидел её в окружении каких-то подозрительных типов, каждый из которых своей физиономией отражал свой темперамент, - мебель заняли пары холериков, меланхоликов, флегматиков и сангвиников. На роскошном диване с бархатной обивкой, правда, узоры на той попоне были похабные, модернистские, - восседала Хозяйка, дама наружности графини Батори, не в моём гастрономическом вкусе, короче. Все остальные, включая Макария, занимали сидения поскромнее, - кто на табуретке, кто на ковре, и люстра над всеми ними светила туско и тревожно.
Во всех присутствующих через дебильные выражения постных лиц, исключительно мужских, кроме Хозяйки, естественно, сквозила причастность «Ордену Единорога», что лишило помещение последней частицы уюта.
Мне безмолвными знаками предложили сесть. Чуть было не ляпнув, «я лучше постою», всё же сел, чтобы не злить первым же словом враждебное окружение. И сразу почувствовал, что всю тушку мою обвесили невидимым веригами, суммарным весом превышающим вес тела минимум вдвое. Подобное чувство испытывала одна из моих реинкарнаций, примеряя на себя аналав Христодула Патмосского [тоже онирический сюжет].
Когда я зашёл, все немедленно заткнулись, ожидая повеления Хозяйки, решавшей мою участь. Повеление заставило себя ждать около трёх минут, - Хозяйка сверкнула глазами в мою сторону, глядя точно по диагонали в 33° поверх моей головы, и лязгнула тоном, отрицающим всякое убеждение в обратном: мне не нравится его нос, его гнусный пухлый нос!
Один из холериков, тот, что выглядел по-агрессивнее, вынув из щёли между подлокотником и сидением кресла кухонный нож габаритов “для разделки мамонтов”, подскочил ко мне. Не стану отрицать, своим носом я дорожу, из него удобно козявки выковыривать, но это, конечно, ни разу не аргумент самозащиты. Мотивировало выдернуть из-под себя табурет и ёбнуть им по еблу холерика, его же, «ядовитого» по Гиппократу, мерзкое хихиканье. Аналогичное ему издавали все присутствующие, но с очугуневшим телом и самой лёгкой табуреткой особо не размахаешься. Не издал ни звука один только Макарий, стыдливо отведший взгляд, тем самым подразумевая, что также подвергся психотропной атаке. С другой стороны, как только я почувствовал реальную угрозу, частичный паралич как взрывной волной сняло, рефлекс схватывания [орудия уёбывания с вертушки] сработал, как пружина в часовом механизме.
Вероятно, что это был первый на практике гинекократии прецедент сопротивления, так что Хозяйка чуть помедлила с приказом, а остальные – с неукоснительной реакцией. На то же указывало поведение вышеуказанного уёбанного холерика, державшего нож небрежно, с расслабленной рукой, видать, привыкшего к тому, что жертвы гипноза ему сами кой-чего подставляют. Из комнаты и из квартиры я вылетел осколком гранаты, прихватив налету в прихожей чьи-то стоптанные кроссовки и свою сумку с документами и деньгами. Обувка пришлась по размеру, как заметил позже, и вещдок был на месте - в который раз мне так неправдоподобно везёт во сне! Со своим и чужим барахлом, босиком я бежал до первой троллейбусной остановки, не оглядываясь, зная, что гинекократия имеет свойство рассеиваться веером, захватывая в свой невод всех существ в радиусе действия. Это означало, что малейшее промедление позволило бы подконтрольным Ордену существам взять меня в сжимаемое моментально кольцо, и быть мне кастрированным, да ещё без наркоза. Данная перспектива, остаться без гениталий, меня прельщала не больше, чем избавление от хрящевого нароста.
В продолжение фантастического везения троллейбус довёз меня до Московского вокзала без пересадок и я благополучно укатился обратно в Первопрестольную, где мужикам можно водку пьянствовать и дисциплину хулиганить, не опасаясь усекновения мужицкой атрибуции.
Через пару лет я опять очутился в Единорожьем Полисе, на сей раз в числе командированных магов-диверсантов из 16-го бело-краснознамённого полка им. Фридриха II Гогенштауфена [см. третью пикчу в левом ряду, с комментарием “Der Babenberger Herzog Leopold V. (1177-1194) zusammen mit dem Babenberger Hohenstaufen Kaiser vor der Festung Akkon”]. Из-за оборонительно ряда интервентов видел я, как мимо прогарцевала Хозяйка на высотных каблуках, а следом за ней плелись понурые клевреты. И Макарий в их числе. Заметив наблюдателя, он не нашёл ничего уместнее снова, как тогда, стыдливо сморгнуть, и, свесив голову на размягчённой шее ещё ниже, побрёл дальше вслед за своей госпожой.
Крайний слева сфинкс из фонтана у Строгановского дворца потом сказал, что Макарий мудак и нихрена не понимает в жизни. На этом высказывании я проснулся и больше не заснул.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий