Начну с самого неинтересного, то есть, с ἐπινύκτια ξύμφορον. Ноктюрн заинтересован в дискретной топике, в пространствах, дробимых под собственные нужды. Раз мы начали говорить о Дионисе, уместна аналогия с пасекой. Она должна быть на лугу, где разнообразных лютиков~фиалок, а также кормового клевера достаточно. Не имеет смысла содержать один улей по принципу «каждый в своём уголке», - пчёлы редко путают улья, но им нужен сравнительно большой ареал, причём, хорошо освещённый. Почва истощается даже при усердных мелиорационных работах, растения перестают цвести, остаётся одна сорная пожухлая трава, - пасека или угасает, или переносится на другой луг. Если он слишком далеко, с ним кочует всё поселение, зависимое не только от мёда, - истощение одного луга знаменует собой дефицит прочих ресурсов.
Ноктюрн образуется там, где «теснота» мелких племён не способствовала столкновению хозяйственных интересов, и в оседлой жизни, и в кочевой. Диурн же возрос на базисе «большому народу – больше пространства». Даже если количественно народ как раз невелик, зато на одного охотника приходятся необъятные угодья. Рано или поздно, но – неизменно, «господин неба и земли» сталкивался или с инородным, иным, или подобием себе, - тоже враждебным.
Наталкиваясь на другие, оседлые или также кочующие племена, «ноктюрнальные поселенцы» сперва пробуют ужиться мирно, - порой давши себя «завоевать», с недалёкой перспективой «разложения» оккупантов изнутри. Так напр., китайцы «переваривали» монголов, каковые все были тэнгрианами, то есть исповедали солярный культ и кочевали под началом Неба-Отца. А вот скифы, как позже – «не христианизованные» славяне, вступали в конфликт под явной угрозой потери идентичности, не находя у врага ничего «своего», никаких общих интересов, или, скажем так, - «достойного снисхождения». В истории татаро-монгольского ига диурнические тенденции уже сцеплены с ноктюрнальными, что позволило русской культуре и государственности чередовать ассимиляционные периоды, впитывая «панмонголизм» и «периоды ксенофобии» с борьбой за автаркию, которая одним была остро необходима, а другие могли обойтись без неё.
Немного опережая последовательность изложения: что есть пролегомены монотеоса? Это не только прямое следствие креационизма, сотворившего из ничто, даже не из самоё себя и потому не нуждающегося в приумножении сущностей-функционалов. Начала монотеоса в механизме теологической компенсаторики, который ныне называют «дистрибутивными моделями культур». Причём заимствование происходит в прикладной области религии, - sic, многие неоплатоники, что из Рима, что из Константинополя, что из Александрии, принимали христианство и даже церковный сан потому, что христианские доктрины в момент сняли большую часть диалектических проблем, силлогизмы и апории отмирающих эллинских и других политеистических культов. Решать задачи и так уже без пары лет трупа почти никто не намеревался; были, тем не менее, попытки реанимировать перестающий конвульсировать «корпус», - чем занимался Ямвлих Халкидский, но подобные “Египетским мистериям” труды проходили практически незамеченными.
Потому что пришло время непритязательного, οἱ ἀγελαῖοι [средненького] аристотелизма, который удачно лёг в фундамент монотеистического догмата, наряду с верой и кенозисом. Заметили уже, вероятно, что обращающийся с расспросами к Ямвлиху божественному Порфирий Тирский, он же Малх, автор введения к “Органону” Аристотеля, откровенно тупит, как бы пытаясь в контексте надменных ответов на невнятные вопросы найти зазор между теургической и мантической практикой [оракулов] и теолого-теоретическим конструктом.
То же случалось ранее с Митрой и некоторыми египетскими божествами, - «на Родине» они довольствовались скромными ролями «шестерёнок мироздания», - зато, попав в ареал с подряхлевшими, немощными местными богами, тут же возводились в ранг универсалий, и принимались «оболванивать» изголодавшихся по настоящему Богу. Конечно, оболванивание было целиком инициативой вырождающегося жречества, но – показательно, что деградация осуществлялась именем ещё как ведомого, инородного бога.
Жан Парвулеско пишет, что всё, приближаясь к истине [началам] – раздваивается. Мы переформулируем высказывание, - всё, что близиться к началу, исходя из конкретной ситуации [точки пересечения, - оптики, дискурса, парадигмы] распадается на две ассиметричные, но равные по количественному объёму, части. Предположим, что диурн – это круг или ἁψίς [ἀ - префикс отрицания, ψιάς – капля, брызги; ψῑχός - кроха, частица; получаем «не частное», «целое»], диск, - статуарный, солнечный. А ноктюрн - это эллипс, или διχότομος, буквально «рассечённый пополам», полумесяц. Мы не видим его полноты большую часть времени, потенциально – вопреки полнолунию, частному случаю, не знаем, что луна – тоже круг. Тем более, что традиция предписывает в символике изображать именно☽, а не что-то другое.
С мифологемами, как ни странно, немногим сложнее – конфликт Диурна с Ноктюрном нам виден целиком, а внутри Ноктюрна в частности всё происходит на едва уловимой границе между частично видимым и невидимым совсем. Подчеркнём, что конфронтация Ареса, а также Аполлона с Дионисом более важна, - как между «прежним» и «новым»; потому что их поляризация неизбежна. Как мы расскажем ниже, это противостояние диурна с очевидными, волевыми мотивациями с рудиментами «ночного» матриархата, в парадигмальном аспекте, в том числе с позиции мужчины «не хотящим ничего» и желающим «всё сразу». Довольствующегося малым, не желающим вступать в бессмысленное для него сражение и сознательным агрессором. Ассимилируемые матриархальные элементы в диурне становятся основами гинекократии; примечательно, что женские мифологемы при этом, хотя и отодвигаются на второй~третий план, приобретают откровенно зловещие, деструктивные черты. Пример тому, - Гера против всех прочих, как правило, титанид; в её фигуре, одной из центральных для драматического ноктюрна, слишком мало женственности, как таковой, и слишком много персонифицированной власти. Социализация, как также заметно в этом ряду, следует за мифом по пятам (во времени, текущем из будущего в прошлое, а не наоборот); миф в диурнической редакции зеркально, безо всяких искажений, отражает [дублируя] закон, договорный или навязанный. Как и полагается в случае с отражением, закон в документальной форме отображает миф. Становящаяся экономически основанной моногамия, напр., подстёгивает ревность Геры, - гомеровский гимн рисует рождение Тифона от неё и Тартара в порядке «мести» Зевсу за измену с Алкменой. Кстати, Геракл позже сноровисто истребит порождённую Тифоном нечисть, оставив потомкам триаду - Сфинкса, Химеры и Кербера (последнего посадил на цепь и жёсткую диету).
«Диктатура» Геры влияет на ситуацию τὸ ὅλον, тем временем, как локализованные «схватки», такие, как «случай на охоте» Актеона, - экстраполяция общего конфликта, эскалация отталкивающей двойственности, усматриваемой диурном всюду, включая совершенно неизвестную ему топику. Отдельно приметим, что локальные, ситуативные эксцессы полюбились гетеродоксам и [ок]культистам предпоследних времён, Клоссовскому, например; но их развитие относится уже к тотализованным дихотомиям, когда богов одной иерархии непременно надо «стравить», чтобы в живых остался только один. Тот, кто придёт на гвалт побоища, будет сильнее обоих.
В случае с амазонками мы получаем экстремальную версию женского союза против мужчин, как таковых, а не против тех в особенности, кто мыслит категориями диурна или ноктюрна. Амазонки находились под началом Артемиды; лунная атрибуция которой, не равнозначная элиминации мужского во всём разнообразии проявлений, имела смысл только в тех лакунах / ареалах, где присутствовал и её «ясноликий брат», Аполлон. К слову, дети Лато многими мифологами считаются близнецами, иными словами, это не изначально поляризованные Сущности, но те, кого раздвинула в диаметрально противоположные пределы парадигма, «судьба-злодейка». На это указывают анонимные локализации, перечисленные псевдо-Аполлодором, согласно одним из которых Аполлон из братской ревности подстраивает смерть Ориона; это такой божественно-смертоносный возглас – «так не доставайся же ты никому!». Отнюдь не патриархально настроенный Гигин в своей мифологической “Астрономии” пишет, что скорпиона, отравившего Ориона, подослала Гея, ненавидевшая сыновей Посейдона, равно как и вольных стрелков, Артемида же, из уважения к соратнику, вознесла Ориона на звёздное небо.
Гетеродоксальность мифа зачиналась и развивалась повсеместно, кроме побережья Чёрного моря, при реке Фермодонт и близ реки Ирис, где царила Артемида Эфесская. Это своего рода филиал месопотамийского междуречья, рудимент культа Астарты с искусственным андрогинизмом не для одних только мужчин [ритуальная кастрация], тем более, что буквальный же перевод слова ἀμαζόνες означает «безгрудых». Известен пересказ Вячеслава Иванова малоизвестных источников – “Далее, он [Павсаний] ссылается на Эсхилово свидетельство об Артемиде как о дочери не Лато, а Деметры <…> Итак, в Аркадии древнейшая, доаполлоновская, хтоническая Артемида была неким образом связана с титанами. Следовательно, в забытом пласте стародавнего мифотворчества должен был связываться с ними и ее исконный мужской страстной коррелят, — что приводит нас к преданиям Ахайи. Титаны — свирепые оргиастические служители женского хтонического божества” – пишет он в 6-й главе "Первородный грех по учению орфиков; их антропология" своей самой важной книги.
А ещё любой женский союз против QB.
Оставим в стороне ивановскую суженную интерпретацию матриархата и титанизма. Обратившись к мифу, проследим параллели: 1. Артемида и Загрей (отожествляемый ещё Гераклитом с владыкой подземного царства, Аидом) стоят в одном ряду хтонической иерархии, с первородным единством титанов; 2. их пути расходятся по мере того, как «ассортимент» эллинского пантеона обогащается автаркическими, всё более отдаляющимися от первичной почвенности мифологемами. В не слишком далёкой ретроспективе от начал мы крупно попадаем на дилемму, - «мужественный» ноктюрн, миф о Дионисе, которому предшествовал Загрей, или был оргиастическим, как выразился бы Элиаде, экстатическим с самого начала; иными словами, - амбивалентным и для мужского, и для женского начал. Или от очевидной, более того, сразу означенной дихотомии заимствует, для самосохранения ли, эстетики ради ли, женскую стратегию во враждебном окружении, - «прикинуться мужественной женщиной или женственным мужчиной». Первый вариант предпочтительней, как бы мы ни относились к титанам.
В чистом диурне подобная мимикрия исключается функционалом, но в смешанных режимах срабатывает обратный импульс: такое, ассимилированное иное не может быть враждебным, как не может быть «конченно» дружественным. Оно изощрённо, изящно коварное, и ко всему прочему - неизбежное. Совместимые не-вражда и не-дружественность гораздо ближе к универсалии, чем что-либо одно, или противоречивое принуждённое «вместе».
Итого: в панораме деградации экстатика модусов «ночной [то есть скрытный] охотник, ловчий» и «собиратель-земледелец, затем – кочевник», бывшие некогда одним, примордиальной универсалией [ср. гимну Алкмеониды, обращающемуся к Земле-матери и Серповому, - имя происходит от слова ζάγκλον, с призывом: «Гея-владычица! Ты, о, Загрей, из богов высочайший»], расходятся диаметрально в силу вмешательства извне, - как это случалось при столкновении с «дневным» племенем. Аполлон ссорит не свою «старшую» сестру с Дионисом, охотника-агрессора с осторожным ловцом; к слову, большая часть источников рисует монументальное полотно с откровенно геноцидальными сюжетами, - Артемида превращает охоту в масштабную бойню. Важно заметить, что агрессия Артемиды практически идентична импульсивной злобе Геры, угрожающей истребить [население городов]; ахейцев, если оные не захотят продолжить осаду Илиона. Актеона именно загоняют, что означает – в царской охоте участвует «целая толпа», по сравнению с бесчинствами которой вакхналия, свершающаяся в чётные года – “невинная шалость”.
Чем больше удаляемся от анонимного первичного мифа, тем ожесточённей вражда сыновей матери, - друг с другом, с самими матерями, с дочерьми матерей. Уже в гомеровском эпосе «дневные» божества сражаются бок о бок с «ночными» против аналогичных им диад. Нонн Панополитанский (V век от Р.Х.) до своего крещения пишет в “Деяниях Диониса”, основываясь на гомеровских данных, что Ликург, обезумевший на почве своих воинских успехов, «жертвовал» менад и просто «подвернувшихся» Аресу. Ранее мифы о Дионисе и об Аресе почти не пересекались. Но, - позже возобладала сыновья ревность, гораздо лучше относившийся к Дионису, сыну титаниды или смертной, Зевс ненавидел Ареса, сына Геры, и говорил, что не будь тот и его отпрыском, отправил бы «тупую военщину» в Тартар. Отсюда возникает вопрос с простейшим ответом, - в ком проявляются гинекократические тенденции, возникшие из выродившего матриархата? В «рулящем» женщинами Дионисе, регулярно подвергающемуся, тем не менее, ритуальной экзекуции через отожествление с жертвой; или в Аресе, которым руководила сперва матушка, затем – Афродита, увёдшая Истребителя [ἀΐδηλος – эпитет А.] в стан троянцев, фактически, биться с матриархатом.
Кстати, о сыновьях М., - Гермес из их числа, «необыкновенный безотцовщина», воспитан преимущественно Маей-одиночкой, нимфой-титанидой (дочерью Атланта). Его функционал посланца-глашатая [κῆρυξ] указывает, что Зевс его под теми (ревность и ненависть к чужим детям Геры), или иными предлогами (клептомания, описываемая Лукианом), стремится его убрать из своего окружения, как и Гефеста за «уродство». С другой стороны, Гермес и Дионис, каждый по-своему изгнанники, были волей Отца были избавлены от принудительной вербовки в регулярную армию гинекократов. Для конструктивной вражды, систематических конфликтов, даже у изрядно обработанных суб-парадигмой мифологем не было определённых мотивов. Кроме изобретённых рапсодами и драматургами, конечно.
Независимо от сущности времени, - линеарной [искусственной] или циклической [природной], оно движется из будущего в прошлое, или движимо импульсом прошлого к настоящему и далее – в будущее. В первом случае можно говорить о духовной медиации, - духи-медиаторы, пребывая и в будущем, тянут человека обратно, где он может воссоединиться со своим первичным родом [обрести свою истинную природу], тем самым, воссоединив три категории времени в целое. Во второй модификации импульса, скорее всего, хватит только «до недавнего прошлого» относительно "нашего времени", что мы видим на примере так называемого НТП, - высокие технологии начинают обслуживать индустрию развлечений и направляют ресурсы на микроскопический комфорт, совершенство обслуживания, которое и есть контроль.
Оборонной промышленности «повезло» несколько иначе: в принципе, «морально устаревшим» оружием полувековой давности ещё можно воевать с не меньшим уcпехом, чем «наисовременными разработками», а главное, - арсеналов со времён “Холодной войны” хватит, чтобы истреблять друг друга противников массово или поодиночке ещё как минимум столетие. Пока вовсе никого не останется. Что подтверждает и череда конфликтов на Ближнем востоке, где апробируется футуристическое вооружение наряду с “архаической” стратегией «валите всех, господь отличит своих» [Папа по поводу Альбигойского похода] всеми доступными стволами. Атомная бомба, - как верно замечено Великим Кормчим, - в данной ситуации оказывается «бумажным тигром» для всех, кроме конкретных объектов устрашения. Любое государство, обладающее потенциями «обслуги», «дойной коровы», то есть являющаяся сырьевой державой, обеспечивающей свою и чужую технику, снимается с карты «возможных ударов» совершенного оружия. Крошечные Япония, позже – Сербия, не способные быть трофеями, иными словами, поддерживать импульс, приняли на себя удары максимума военной мощи, итог – Нагасаки, Хиросима и ковровые бомбардировки Косово, ликвидирующие инфраструктуру целиком в марте-апреле 1999 года.
Примечательно вот что, - Кертис Лимэй, генерал ВВС США, об интервенции НАТО с 1957 по 1975-й сказал: моим решением проблемы было бы прямо сказать им <северовьетнамскому руководству>, что они должны спрятать свои клыки и прекратить свою агрессию, иначе мы бомбёжками вернём их в каменный век [to bomb them into the stone age]. Да, безмозглый штабист выговорил то, что провозглашают ультра-традиционалисты со своим, более глубоким основанием: <избранный народ> слишком хороши для этого засранного мiра, их давно пора убить какой-нибудь особенной бомбой. Это означает, что возврат радикализуется, в своём роде, синтезируя эсхато-евразийские идеи «мы всё вернём назад» и «все сжечь!». Духи-поводыри расселились не так, как хотелось диурну, - не в тёмных углах-расщелинах, и не в сумрачных чащах джунглей (экстремально пропалываемых напалмом). Они проникли в самую сердцевину импульсивно-рефлекторной цивилизации и культуры, в порох, в тротил, в расщеплённые атомы, - безо всякой «моральной оценки» редуцирующей инвазии.
Ноктюрн образуется там, где «теснота» мелких племён не способствовала столкновению хозяйственных интересов, и в оседлой жизни, и в кочевой. Диурн же возрос на базисе «большому народу – больше пространства». Даже если количественно народ как раз невелик, зато на одного охотника приходятся необъятные угодья. Рано или поздно, но – неизменно, «господин неба и земли» сталкивался или с инородным, иным, или подобием себе, - тоже враждебным.
Наталкиваясь на другие, оседлые или также кочующие племена, «ноктюрнальные поселенцы» сперва пробуют ужиться мирно, - порой давши себя «завоевать», с недалёкой перспективой «разложения» оккупантов изнутри. Так напр., китайцы «переваривали» монголов, каковые все были тэнгрианами, то есть исповедали солярный культ и кочевали под началом Неба-Отца. А вот скифы, как позже – «не христианизованные» славяне, вступали в конфликт под явной угрозой потери идентичности, не находя у врага ничего «своего», никаких общих интересов, или, скажем так, - «достойного снисхождения». В истории татаро-монгольского ига диурнические тенденции уже сцеплены с ноктюрнальными, что позволило русской культуре и государственности чередовать ассимиляционные периоды, впитывая «панмонголизм» и «периоды ксенофобии» с борьбой за автаркию, которая одним была остро необходима, а другие могли обойтись без неё.
Немного опережая последовательность изложения: что есть пролегомены монотеоса? Это не только прямое следствие креационизма, сотворившего из ничто, даже не из самоё себя и потому не нуждающегося в приумножении сущностей-функционалов. Начала монотеоса в механизме теологической компенсаторики, который ныне называют «дистрибутивными моделями культур». Причём заимствование происходит в прикладной области религии, - sic, многие неоплатоники, что из Рима, что из Константинополя, что из Александрии, принимали христианство и даже церковный сан потому, что христианские доктрины в момент сняли большую часть диалектических проблем, силлогизмы и апории отмирающих эллинских и других политеистических культов. Решать задачи и так уже без пары лет трупа почти никто не намеревался; были, тем не менее, попытки реанимировать перестающий конвульсировать «корпус», - чем занимался Ямвлих Халкидский, но подобные “Египетским мистериям” труды проходили практически незамеченными.
Потому что пришло время непритязательного, οἱ ἀγελαῖοι [средненького] аристотелизма, который удачно лёг в фундамент монотеистического догмата, наряду с верой и кенозисом. Заметили уже, вероятно, что обращающийся с расспросами к Ямвлиху божественному Порфирий Тирский, он же Малх, автор введения к “Органону” Аристотеля, откровенно тупит, как бы пытаясь в контексте надменных ответов на невнятные вопросы найти зазор между теургической и мантической практикой [оракулов] и теолого-теоретическим конструктом.
То же случалось ранее с Митрой и некоторыми египетскими божествами, - «на Родине» они довольствовались скромными ролями «шестерёнок мироздания», - зато, попав в ареал с подряхлевшими, немощными местными богами, тут же возводились в ранг универсалий, и принимались «оболванивать» изголодавшихся по настоящему Богу. Конечно, оболванивание было целиком инициативой вырождающегося жречества, но – показательно, что деградация осуществлялась именем ещё как ведомого, инородного бога.
Жан Парвулеско пишет, что всё, приближаясь к истине [началам] – раздваивается. Мы переформулируем высказывание, - всё, что близиться к началу, исходя из конкретной ситуации [точки пересечения, - оптики, дискурса, парадигмы] распадается на две ассиметричные, но равные по количественному объёму, части. Предположим, что диурн – это круг или ἁψίς [ἀ - префикс отрицания, ψιάς – капля, брызги; ψῑχός - кроха, частица; получаем «не частное», «целое»], диск, - статуарный, солнечный. А ноктюрн - это эллипс, или διχότομος, буквально «рассечённый пополам», полумесяц. Мы не видим его полноты большую часть времени, потенциально – вопреки полнолунию, частному случаю, не знаем, что луна – тоже круг. Тем более, что традиция предписывает в символике изображать именно☽, а не что-то другое.
С мифологемами, как ни странно, немногим сложнее – конфликт Диурна с Ноктюрном нам виден целиком, а внутри Ноктюрна в частности всё происходит на едва уловимой границе между частично видимым и невидимым совсем. Подчеркнём, что конфронтация Ареса, а также Аполлона с Дионисом более важна, - как между «прежним» и «новым»; потому что их поляризация неизбежна. Как мы расскажем ниже, это противостояние диурна с очевидными, волевыми мотивациями с рудиментами «ночного» матриархата, в парадигмальном аспекте, в том числе с позиции мужчины «не хотящим ничего» и желающим «всё сразу». Довольствующегося малым, не желающим вступать в бессмысленное для него сражение и сознательным агрессором. Ассимилируемые матриархальные элементы в диурне становятся основами гинекократии; примечательно, что женские мифологемы при этом, хотя и отодвигаются на второй~третий план, приобретают откровенно зловещие, деструктивные черты. Пример тому, - Гера против всех прочих, как правило, титанид; в её фигуре, одной из центральных для драматического ноктюрна, слишком мало женственности, как таковой, и слишком много персонифицированной власти. Социализация, как также заметно в этом ряду, следует за мифом по пятам (во времени, текущем из будущего в прошлое, а не наоборот); миф в диурнической редакции зеркально, безо всяких искажений, отражает [дублируя] закон, договорный или навязанный. Как и полагается в случае с отражением, закон в документальной форме отображает миф. Становящаяся экономически основанной моногамия, напр., подстёгивает ревность Геры, - гомеровский гимн рисует рождение Тифона от неё и Тартара в порядке «мести» Зевсу за измену с Алкменой. Кстати, Геракл позже сноровисто истребит порождённую Тифоном нечисть, оставив потомкам триаду - Сфинкса, Химеры и Кербера (последнего посадил на цепь и жёсткую диету).
«Диктатура» Геры влияет на ситуацию τὸ ὅλον, тем временем, как локализованные «схватки», такие, как «случай на охоте» Актеона, - экстраполяция общего конфликта, эскалация отталкивающей двойственности, усматриваемой диурном всюду, включая совершенно неизвестную ему топику. Отдельно приметим, что локальные, ситуативные эксцессы полюбились гетеродоксам и [ок]культистам предпоследних времён, Клоссовскому, например; но их развитие относится уже к тотализованным дихотомиям, когда богов одной иерархии непременно надо «стравить», чтобы в живых остался только один. Тот, кто придёт на гвалт побоища, будет сильнее обоих.
В случае с амазонками мы получаем экстремальную версию женского союза против мужчин, как таковых, а не против тех в особенности, кто мыслит категориями диурна или ноктюрна. Амазонки находились под началом Артемиды; лунная атрибуция которой, не равнозначная элиминации мужского во всём разнообразии проявлений, имела смысл только в тех лакунах / ареалах, где присутствовал и её «ясноликий брат», Аполлон. К слову, дети Лато многими мифологами считаются близнецами, иными словами, это не изначально поляризованные Сущности, но те, кого раздвинула в диаметрально противоположные пределы парадигма, «судьба-злодейка». На это указывают анонимные локализации, перечисленные псевдо-Аполлодором, согласно одним из которых Аполлон из братской ревности подстраивает смерть Ориона; это такой божественно-смертоносный возглас – «так не доставайся же ты никому!». Отнюдь не патриархально настроенный Гигин в своей мифологической “Астрономии” пишет, что скорпиона, отравившего Ориона, подослала Гея, ненавидевшая сыновей Посейдона, равно как и вольных стрелков, Артемида же, из уважения к соратнику, вознесла Ориона на звёздное небо.
Гетеродоксальность мифа зачиналась и развивалась повсеместно, кроме побережья Чёрного моря, при реке Фермодонт и близ реки Ирис, где царила Артемида Эфесская. Это своего рода филиал месопотамийского междуречья, рудимент культа Астарты с искусственным андрогинизмом не для одних только мужчин [ритуальная кастрация], тем более, что буквальный же перевод слова ἀμαζόνες означает «безгрудых». Известен пересказ Вячеслава Иванова малоизвестных источников – “Далее, он [Павсаний] ссылается на Эсхилово свидетельство об Артемиде как о дочери не Лато, а Деметры <…> Итак, в Аркадии древнейшая, доаполлоновская, хтоническая Артемида была неким образом связана с титанами. Следовательно, в забытом пласте стародавнего мифотворчества должен был связываться с ними и ее исконный мужской страстной коррелят, — что приводит нас к преданиям Ахайи. Титаны — свирепые оргиастические служители женского хтонического божества” – пишет он в 6-й главе "Первородный грех по учению орфиков; их антропология" своей самой важной книги.
N.B. ibidem - Итак, орфики, сводя оргиастические обряды жертвенного растерзания к этиологическому прототипу священной легенды, особенно отметили и использовали предания о титанах. Далее, они придали Загрею-охотнику облик младенца и отожествили его с Дионисом, сыном Персефоны. Если Загрей — Дионис, он естественно приемлет образ младенца; но был ли узнан Дионис в личине ловчего Загрея раньше орфиков?
А ещё любой женский союз против QB.Оставим в стороне ивановскую суженную интерпретацию матриархата и титанизма. Обратившись к мифу, проследим параллели: 1. Артемида и Загрей (отожествляемый ещё Гераклитом с владыкой подземного царства, Аидом) стоят в одном ряду хтонической иерархии, с первородным единством титанов; 2. их пути расходятся по мере того, как «ассортимент» эллинского пантеона обогащается автаркическими, всё более отдаляющимися от первичной почвенности мифологемами. В не слишком далёкой ретроспективе от начал мы крупно попадаем на дилемму, - «мужественный» ноктюрн, миф о Дионисе, которому предшествовал Загрей, или был оргиастическим, как выразился бы Элиаде, экстатическим с самого начала; иными словами, - амбивалентным и для мужского, и для женского начал. Или от очевидной, более того, сразу означенной дихотомии заимствует, для самосохранения ли, эстетики ради ли, женскую стратегию во враждебном окружении, - «прикинуться мужественной женщиной или женственным мужчиной». Первый вариант предпочтительней, как бы мы ни относились к титанам.
В чистом диурне подобная мимикрия исключается функционалом, но в смешанных режимах срабатывает обратный импульс: такое, ассимилированное иное не может быть враждебным, как не может быть «конченно» дружественным. Оно изощрённо, изящно коварное, и ко всему прочему - неизбежное. Совместимые не-вражда и не-дружественность гораздо ближе к универсалии, чем что-либо одно, или противоречивое принуждённое «вместе».
Итого: в панораме деградации экстатика модусов «ночной [то есть скрытный] охотник, ловчий» и «собиратель-земледелец, затем – кочевник», бывшие некогда одним, примордиальной универсалией [ср. гимну Алкмеониды, обращающемуся к Земле-матери и Серповому, - имя происходит от слова ζάγκλον, с призывом: «Гея-владычица! Ты, о, Загрей, из богов высочайший»], расходятся диаметрально в силу вмешательства извне, - как это случалось при столкновении с «дневным» племенем. Аполлон ссорит не свою «старшую» сестру с Дионисом, охотника-агрессора с осторожным ловцом; к слову, большая часть источников рисует монументальное полотно с откровенно геноцидальными сюжетами, - Артемида превращает охоту в масштабную бойню. Важно заметить, что агрессия Артемиды практически идентична импульсивной злобе Геры, угрожающей истребить [население городов]; ахейцев, если оные не захотят продолжить осаду Илиона. Актеона именно загоняют, что означает – в царской охоте участвует «целая толпа», по сравнению с бесчинствами которой вакхналия, свершающаяся в чётные года – “невинная шалость”.
Ремарка. Есть такой скверный «обычай» уличать эллинов, особенно буйных беотийцев и аркадиан, в экстремально неэргономичном расходе ресурсов. Гомер упоминает одну из первых гекатомб, - ἑκατόμβη ἡ <βοῦς, ἀρνίον>, т.е. "жертвоприношение из ста быков / ягнят". Это не означает, что в мистериальном порядке было сожжено около 120-ти тонн свежего мяса. Заметим, что подобные масштабные траты всегда предшествовали осуществлению события, - у Гомера массовое жертвоприношение свершается в Аргосе, аккурат перед началом сами понимаете какой военной кампании. Что не косвенно, но прямо указывает, ахейские цари перед длительным походом кормили свои дружины, тем не менее, πάντοθεν ἄρχεσθαι μελέων - срезая со всех членов [жертвенного животного] лучшие части для божества. Пир на весь мiр, пейоратив – пожрали в три пуза, совр., - выпили на посошок, посидели на дорожку, и поплыли карать неразумных троянцев. То же самое относится к аграрным праздникам с «уничтожением урожая», - расходовался только излишек, то, чем нельзя заполнить амбары и склады виноделен, что сгниёт в ближайшие дни. И не надо нам тут Батая подсовывать.Второе, что нам не лишне сделать, - выяснить, отдавать ли «кровожадным бабам» Ноктюрн, тем самым, окончательно став на позиции Диурна, вместе с тем, допустив, что Дионис был именно съеден титанами, и уже в «обработанном виде» воскрешён не без помощи участливых олимпийцев (диурн взял и… забрал домой). В ином случае, Великая Мать отнюдь не злонамеренно велела титанам поглотить сына, заручившись, таким образом, его возрождением. Если титаны вечны, имеет место быть экзегетика сакрального каннибализма – через поедание гарантируется достойное посмертие и реинкарнация. Сконцентрируем внимание, - поедаются только самые важные органы, мозг, сердце, печень, - что подразумевает хитрый план Афины, - похитить сердце недоеденного, «обкусанного» Диониса, чтобы он сражался с титанами на её стороне (попутно заражая ноктюрнальными «бактериями» диурн).
Чем больше удаляемся от анонимного первичного мифа, тем ожесточённей вражда сыновей матери, - друг с другом, с самими матерями, с дочерьми матерей. Уже в гомеровском эпосе «дневные» божества сражаются бок о бок с «ночными» против аналогичных им диад. Нонн Панополитанский (V век от Р.Х.) до своего крещения пишет в “Деяниях Диониса”, основываясь на гомеровских данных, что Ликург, обезумевший на почве своих воинских успехов, «жертвовал» менад и просто «подвернувшихся» Аресу. Ранее мифы о Дионисе и об Аресе почти не пересекались. Но, - позже возобладала сыновья ревность, гораздо лучше относившийся к Дионису, сыну титаниды или смертной, Зевс ненавидел Ареса, сына Геры, и говорил, что не будь тот и его отпрыском, отправил бы «тупую военщину» в Тартар. Отсюда возникает вопрос с простейшим ответом, - в ком проявляются гинекократические тенденции, возникшие из выродившего матриархата? В «рулящем» женщинами Дионисе, регулярно подвергающемуся, тем не менее, ритуальной экзекуции через отожествление с жертвой; или в Аресе, которым руководила сперва матушка, затем – Афродита, увёдшая Истребителя [ἀΐδηλος – эпитет А.] в стан троянцев, фактически, биться с матриархатом.
Кстати, о сыновьях М., - Гермес из их числа, «необыкновенный безотцовщина», воспитан преимущественно Маей-одиночкой, нимфой-титанидой (дочерью Атланта). Его функционал посланца-глашатая [κῆρυξ] указывает, что Зевс его под теми (ревность и ненависть к чужим детям Геры), или иными предлогами (клептомания, описываемая Лукианом), стремится его убрать из своего окружения, как и Гефеста за «уродство». С другой стороны, Гермес и Дионис, каждый по-своему изгнанники, были волей Отца были избавлены от принудительной вербовки в регулярную армию гинекократов. Для конструктивной вражды, систематических конфликтов, даже у изрядно обработанных суб-парадигмой мифологем не было определённых мотивов. Кроме изобретённых рапсодами и драматургами, конечно.
N.B. – рапсод не только певец, руководствующийся принципом «что увидеть – то и петь», но и секретарь мифотворцев и законодателей, «где чего услышит – в свиточек запишет». Поэты-рапсоды, к которым принадлежали и Гесиод, и Гомер, были первыми, теперь уже и последними, кто отразил социальные закономерности в аспекте мифа.Совсем коротко о духах-поводырях.
Независимо от сущности времени, - линеарной [искусственной] или циклической [природной], оно движется из будущего в прошлое, или движимо импульсом прошлого к настоящему и далее – в будущее. В первом случае можно говорить о духовной медиации, - духи-медиаторы, пребывая и в будущем, тянут человека обратно, где он может воссоединиться со своим первичным родом [обрести свою истинную природу], тем самым, воссоединив три категории времени в целое. Во второй модификации импульса, скорее всего, хватит только «до недавнего прошлого» относительно "нашего времени", что мы видим на примере так называемого НТП, - высокие технологии начинают обслуживать индустрию развлечений и направляют ресурсы на микроскопический комфорт, совершенство обслуживания, которое и есть контроль.
Оборонной промышленности «повезло» несколько иначе: в принципе, «морально устаревшим» оружием полувековой давности ещё можно воевать с не меньшим уcпехом, чем «наисовременными разработками», а главное, - арсеналов со времён “Холодной войны” хватит, чтобы истреблять друг друга противников массово или поодиночке ещё как минимум столетие. Пока вовсе никого не останется. Что подтверждает и череда конфликтов на Ближнем востоке, где апробируется футуристическое вооружение наряду с “архаической” стратегией «валите всех, господь отличит своих» [Папа по поводу Альбигойского похода] всеми доступными стволами. Атомная бомба, - как верно замечено Великим Кормчим, - в данной ситуации оказывается «бумажным тигром» для всех, кроме конкретных объектов устрашения. Любое государство, обладающее потенциями «обслуги», «дойной коровы», то есть являющаяся сырьевой державой, обеспечивающей свою и чужую технику, снимается с карты «возможных ударов» совершенного оружия. Крошечные Япония, позже – Сербия, не способные быть трофеями, иными словами, поддерживать импульс, приняли на себя удары максимума военной мощи, итог – Нагасаки, Хиросима и ковровые бомбардировки Косово, ликвидирующие инфраструктуру целиком в марте-апреле 1999 года.
Примечательно вот что, - Кертис Лимэй, генерал ВВС США, об интервенции НАТО с 1957 по 1975-й сказал: моим решением проблемы было бы прямо сказать им <северовьетнамскому руководству>, что они должны спрятать свои клыки и прекратить свою агрессию, иначе мы бомбёжками вернём их в каменный век [to bomb them into the stone age]. Да, безмозглый штабист выговорил то, что провозглашают ультра-традиционалисты со своим, более глубоким основанием: <избранный народ> слишком хороши для этого засранного мiра, их давно пора убить какой-нибудь особенной бомбой. Это означает, что возврат радикализуется, в своём роде, синтезируя эсхато-евразийские идеи «мы всё вернём назад» и «все сжечь!». Духи-поводыри расселились не так, как хотелось диурну, - не в тёмных углах-расщелинах, и не в сумрачных чащах джунглей (экстремально пропалываемых напалмом). Они проникли в самую сердцевину импульсивно-рефлекторной цивилизации и культуры, в порох, в тротил, в расщеплённые атомы, - безо всякой «моральной оценки» редуцирующей инвазии.
В который раз дивимся интуиции авторов Puella Magi Madoka Magika – «механический логос» Вальпургиевой Нощи [ワルプルギスの夜, Walpurgis no Yoru / Walpurgisnacht / Walpurgis Night] сверху, «мифос» - снизу. А левитирует она нестрого «вверх ногами». А фамильяры / элементали и прочая дочерняя сволочь лезет из её корпуса строго посередине.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий