Тὸ ἀποδιδράσκοντα μέ δύνασθαι ἀποδρᾶναι

Привет, например. Продолжаем предыдущий монолог о бесперспективности.

Точнее, продолжим наши не особо темперированные смотрины статических изображений. На этот раз мы предлагаем взглянуть на кухонную и прочую утварь, - что можно истолковать и как “нечто при твари”, и как “пре-тварное”, средство претворения. Второй вариант нам нравится больше, хотя этимологически он в корне ошибочен, тем не менее…
Возьмёмся обеими руками (потому что “ἀμφορεύς” – сосуд с двумя ручками) за этот, например, сосуд из пиндостанского музея “Metropolitan” (NY). Восьмой век до нашей эры, довольно крупная, наверняка вмещающая не менее таланта (26,08 кг) оливкового масла или вина [не кагор], и, да – на ней свастика есть (см. увеличенную фоту, у горлышка слева). К подобным питейным гигантам, - что [пра]логично, - прилагаются сосуды помельче, но не следует с наскоку думать, что сразу – индивидуального пользования.

Например, аттическому столу были известны «мастосы»; μαστός [μασθός] – в букв. переводе как и «бугорок, маленький холм», так и «женская грудь» в единственном числе, проще говоря, сиська. Их особенностью, помимо специфической формы, было то, что поставить его нельзя было поставить обратно на стол, не опорожнив до дна, - у мастосов, что крупных, что малых, не было основания, как у амфоры или пиалы. Мастос передавали из рук в руки поочерёдно, или по кругу, что подразумевало – хозяева и гости от одной мамки кормятся и никакой ксенофобии. Аналогичная «судьба» ждала все среднего объёма сосуды, - sic, существует гипотеза, что двухцветный кубок был изготовлен в честь победы Константина над Лицинием и передавался из рук в руки вакхантами при дионисийских возлияниях; жреческие и воинские [со]общества унаследовали от архаиков своеобразный [инициатический] хозяйственный коллективизм, - пить и есть из общих посудин, и никто не уйдёт голодным (и трезвым) кроме разжалованных в посудомойки.

В данной ретроспективе мы концентрируемся вот на чём: в большинстве археологических открытий все крупные артефакты, не только в силу физических закономерностей сохранившихся лучше, выгодно отличаются от мелких, взаимозаменяемых не только из утилитарных соображений. На крупной утвари мы находим превосходные образцы традиционной графики, живописи и других прикладных искусств, в то время, как осколки мелких керамических поделок, мизерные, гнутые и обшарпанные медные, бронзовые и даже благородно-металлические изделия отличаются очень «общим» характером. В (/ на) них мы находим банальный и грубый декоративный орнамент, - очевидно, наспех сделанной работы; кружочки вмятинами, штришки, будто царапины гвоздём и никакого очарования преданий старины глубокой.

Дело, естественно, не только в том, что архаики предпочитали монументальные формы, и ни в коем случае не в техническом аспекте; утварь выражала функционал владельца дома. Точнее, обязательным, императивным условием респектабельности домохозяев были не только сугубо количественные атрибуты, такие, как суммарный запас драгметаллов, число голов крупного рогатого скота и безрогого, непарнокопытного а также двуногого (без копыт), и так далее и тому подобное; локализованным достоянием рабовладельческой республики, царства ли, тимократии ли, была символика. Та самая, которой на разные лады слагали оды Фулканелли, Юнг, Элиаде, Лосев и другие замечательные люди.

И основополагающим свойством этой символики является вращательная динамика. Круговорот, спираль, центробежное движение, - парадоксально возвращающееся к центру, подобно тому, как переходящее знамя ритуальная Чаша, обойдя несколько раз вокруг священного для каждого архаика очага, возвращалась обратно на «домашний алтарь», окружённой менее почтенными «домочадцами». Вращение сосуда вокруг своей оси тождественно переживанию события вновь и вновь, - покуда Традицией гарантирована манифестация индивида. Особый интерес представляет в данной ретроспективе семью шагами за горизонт «амфора-билингва» [чёрная сторона и красная], иллюстрирующая трансформацию художественной традиции, как повторения™; чуждые с некоторых пор роды воссоединялись друг с другом за праздничным столом. Надобно заметить, что дихотомия ноктюрн vs. диурн, с фундаментальным различием копуляций с либидозным пронзанием, барахтания эмбриона в чреве с постуральным рефлексом микро~ и макро-космического вращения почти не касается, эта динамика идёт с высот, если угодно, из недр дочеловеческой генеалогии, и угасает вместе с проявлением драматического ноктюрна. Вместе тем, рождение, сезонные [календарные] пиры, состязания и похоронные обряды имели общую этимологию, - насколько хватало «терпения» манифестации архаики. "Именно поэтому близкие и стремятся "правильно" выполнить все предписания традиционного похоронного обряда (само понятие "правильности" является не внешним, над обрядом находящимся и его контролирующим критерием, но внутренней мерой: "правильность" сама как бы следует из ритуала, его самотождественности, определяемой его причастностью прецеденту, перворитуалу)".- пишет В. Н. Топоров в книге "Исследования в области балто-славянской духовной культуры: (Погребальный обряд)". М., 1990, с. 12-47; исследователь отмечает также, что упомянутый перворитуал апеллирует к началам претворённого / тварного мира, зародившегося в борьбе противоположностей: двух (четырёх взаимпорождающих стихий), женского с мужским, ночи и дня, старших с младшими, натуралов с гомосеками и т.д.

Понимать это возможно так, - Хайдеггер в “Пармениде” прямо, уже никак не косвенно, обвиняет римлян в том, что эллинская культура и цивилизация стала их экспансивными усилиями чересчур юридической и государственнической, почти идентичной самому имперскому Риму; мы, - то есть читатели всяческих фрагментов “Тὰ Προοπτικά” [Гераклит в пересказе Диогена Лаэртского] и “Пροοίμιον” [Парменид, примерно там же] понимаем сказания, наставления и прочие инструктивные записки на восковых пинаксах (не путать с «пинусами») исключительно по-латински, по-романски, и “Άλαλή, Ἀττική!” звучит для исправно слышавшего Вагнера и Гитлера уха словно “Deutschland über alles!”. Кстати, это их «Алале!» в близком родстве с “ἄελλα” – быстрым вращением, вихрем, ураганом, - а не с чем-то “аль~”. Помимо антропологического правдоподобия, - реалистичных портретов императоров и вельмож в Риме и подконтрольных областях было не меньше, чем «лениных» с кепкой и без в советской метрополии, - всё чаще и интенсивнее выдавливающего символику, в романской культуре пестовалась буквальная, диурнически пронзительная, очевидная невооружённому глазу параллель; человеческие, слишком человеческие переживания события преподносились как безусловно уникальные, неповторимые и вообще. И только в позднейшие времена, в эпоху перенаселения ландшафтов с принудительно гуманизацией пространств, возникает якобы постмодернстская идея, что лик человеческий – мало того, что репрезентативная фикция, ещё и сомнительная ценность, сродни черепку с растительным или геометрическим орнаментом; ср. возмущению знакомого дипломированного скульптора из АЖВиЗ, “портрет эпохи, хуёмоё, мы этого Каракаллу на черкизовском рынке видели, адидасом китайским торгует”. Художественный канон превращается в подобие ученического конспекта с урока чистописания, где минускульная строка с банальностью вроде “non scholae, sed vitae discimus” повторяется в линейной перспективе, «от корки до корки».

Пергамский алтарь, - некогда чуть не ставший одним из чудес света, изображает гигантомахию [Гιγαντo-μαχια], событие, сравнимое по «зрелищности», если применять воображение с Умом, с каким-нибудь маго-приключенческим образцом дальневосточной азиатской поп-культуры. Между тем, отображаемая с гротескной эквилибристикой вражда стихий (небесных с хтоническими) свидетельствует, вероятно, о вполне реальных событиях геологического и геополитического порядка – землетрясениях, извержениях вулкана (атака Гефеста), метеоритных дождях ночью (факелы Гекаты) и всём прочим:

Дионис своим тирсом (tentacle rape плющом прилагается) убил Эврита, Геката сожгла своими факелами сына Геи Клития, Гефест убил Миманта, опорожнив на него чан с магмой (архаический вариант – с расплавленной бронзой). Энкелад дезертировал, но Афина сбросила на него Сицилию, а потом сразила гиганта Палланта (весьма либидозно - копьём), а его кожу натянула на щит. Посейдон обрушил на Полибота остров Нисирос, входящий в состав Додеканских островов, что рядом с островом Кос. Гермес хитро, через шлем Аида (остаётся гадать, как), убил Ипполита. Мойры, тогда ещё тождественные Эриниям, применили бронзовые булавы на Агрия и Фоанта. Аполлон переехал Эфиальта колесницей, отчего гигант внезапно заболел и помер.

Пергамский алтарь, воздвигнутый, скорее всего, чествованием победы римлян под водительством Антиоха III над галатами в 184 г. до н. э., или же в честь победы Эвмена II над ними же в 166 г. до н.э, не оставляет «камня на камне» от былой эллинской φαντασιαστικόν. Характерно, что у большинства так называемых скульптурных памятников отколоты, в первую очередь, лица – чуткие к иному варвары опознавали в этих тщательно высеченных и полированных лицах противоестественных, небогоугодный реализм; христианский иконоклазм приложил тяжкую руку с другой стороны, - как закономерное продолжение инволюции эстетики. Правда, раннее средневековье своеобразно исправило эту «оплошность», но об этом мы расскажем в следующий раз, в контексте эссе по романской и готической скульптуре.