Привет, например.
Мы тут потемпературили малость, как оклемались, сразу заметили, то есть учуяли… запах свободы, м-м, знамо, не Русью (нерусью поганой) пахнет.
Так вот, может мы как-то не так и не сяк французов читали, упомянутых Латура, Фуко[лта] и Делёза, но вот с этим никак не можем согласится, но несогласие – это ресентимент, поэтому дадим такой комментарий к приведённому высказыванию:
Парадигма Пост-Модерна зачеркивает ОТДЕЛЬНОСТЬ и дает свободу гибридам.
(капс авторский)
Ни для кого, вероятно, не секрет, что на Западе у Логоса (в дальнейшем западный логос, т.е. ЗЛо) серьёзные проблемы с координацией [в понимании Мифоса], или никаких проблем, - ЗЛо считает всё, что вне его компетенции, вторсырьё, мусор, побочные продукты, отходы производства, настолько отвратительные, что лучше не представлять. Недаром же на средневековых европейских картах “Ta[r]taria” значилась приблизительно к “заповеднику драконов”, - неизменного атрибута Края Света, запредельного. И подобное происходит не только на Западе, - пример тому "Записки о странах Запада" Сюань Цзана (VII век): Как ни странно, но в царстве этом нет людей, его населяют лишь драконы и демоны. Сюда съезжаются торговать купцы из разных стран. Во время торга демоны лично присутствуют и раскладывают свои прекрасные товары, прикрепляя к ним бирки с ценами (о Цейлоне). Различие в том, что Цзан повествует об ином и его топике без судорожной ксенофобии, как это не случается с западойдами; искреннее удивление, граничащее с восхищением инородным, с которым, так или иначе, предстоит, если не породниться, вступать в сакрализованные, более, чем легитимные, связи, - торговый союз, братский обмен и прочая дружба народов.
ЗЛо рассуждает иначе: для него Иной не кривое зеркало, в котором отражается фундаментальное Иначе, иной со своей топикой, - ЗЛо притязает на единственно верную, безупречную оптику, зеркала с отражениями ему не нужны. Ему не нужен даже собственный дубль, тем более, что со времён до-полисных аттических государств (не позднее VIII века до н.э.), позднее упорно друг с другом воевавшие, диурн «повелел» воспринимать подобное за враждебное. Однако, в периоды концентрированной угрозы или агрессии, Запад проявлял завидное единодушие, - так, что противнику оставалось только уповать на внезапный раскол в рядах обороняющихся или интервентов (ср. инциденту из-за Брисеиды в "Илиаде").
Но это не настолько важно, важнее то, что в оптике ЗЛа неуживчивым гибридом является именно Восток, не топографический, этнокультурный Мифос, но всё, что произрастёт на той почве [включая мифический ВосЛо, который готов всегда, как пионер вот-вот]. Более того, лучшие умы Востока, больше понимая и лучше разбираясь в Мифосе, осознавая ценность Легенды [Предания], скорее признают, что они – гибриды. Потому что они могут посмотреть «глазами Логоса» друг на друга и вовнутрь самоё себя, а Логос в них – нет. Конечно, всегда можно крикнуть “Нет, я не гибрид!”, но такой локутивный акт будет не слишком почтительно встречен обеими сторонами, - Мифос воспримет это высказывание за собственную манифестацию (яйца в профиль), Логос со злобным квохтаньем выдаст пулемётную очередь [в том числе ковровой бомбардировкой] опровержений. Но сегодня мы не станем развёртывать эту тему не одной книги, даже в двух томах, возвращаемся к исходному тезису, - о свободе.
Жёсткая субординация ЗЛа, как и любая власть, существует ради самой себя; это означает, что нахваливаемая свобода, - пусть даже в откровенно нелицеприятных тонах, - это свобода психов, отпущенных погулять под надзором безликих санитаров в пределах огороженного периметра сада реабилитационного центра. Пациент не станет свободным оттого, что для него весь мир – реабилитационный центр; всё, что ему доступно, по крайней мере, утешится тем, что ему, как примерному пациенту, положен самый большой паёк, койка с матрасом, свидание раз в неделю и т.п. блага. Сравнение с постигшими истинный комфорт™ пиндостанцами, чувствующими себя почти повсеместно «как дома» во всём готовом, несколько некорректно, но следует учесть императивность западной, в частности, американской, экономики, чей «беспредел» - закономерная компенсация за траты в астрономических масштабах.
Если отвлечься от любимых тем известного документалиста-жиробаса Майкла Мура (плохие республиканцы против хороших демократов и протестолюбие в духе R.A.T.M.) все фильмы собирателя «сирых и убогих», о том, как банальная психофизическая жадность трансформируется в нечеловеческий концепт. «Обличаемый» в "Sicko" конгрессмен Билл Тозин начинает с бурно выражаемого маниакального признания в любви к своей матери [все они (конгрессмены) любят своих матерей так же, как ненавидят наших родителей – поясняет режиссёр] а завершает постом в совете директоров крупной фармакологической компании.
Бытовая гинекократия (деспотия материнства) только служит фундаментом для экономической диктатуры, и напротив, от преуспевания эконом-диктатуры зависит благоденствие обыкновенных американских матушек, воспитывающих врачей-вредителей и их начальство; так, феминойды «охотно» ввязываются и в то, и в другое, обеспечивающие друг друга, обеспечивая их долгую, счастливую жизнь по шаблону Большой Американской Мечты.
К сожалению, по наследству от французов нам достался необычайно привлекательный, весь такой радужный и сияющий, будто сеттинг корейской MMORPG постмодерн. Точнее, из французских интеллектуалов только Фуко[лт], к счастью, не причислившись себя к постмодернистам, умел убедительно запугивать; для культурально артикулированного, заурядного уроженца общества потребления, философ, выпаливающий с апломбом, ex cathedra или печатно гнетущие пророчества – пыльным мешком ушибленный, даже не смешной. Зловещие тирады Бодрийяра – канонический пример жанра “он нас пугает – а нам не страшно”, потому что аналитические высказывания (ср. замечанию о кредите в "Системе вещей", 1968) обязательно «икрустируются» какой-нибудь артистической репликой, -
Купи свое процветание сегодня, и ты будешь иметь его завтра!
Действует любопытный иллюзионизм: общество кредитует вас ценой формальной свободы, а на деле вы сами его кредитуете, отчуждая в его пользу свое будущее.
Потребитель не поймёт этой реплики даже в контексте, ему нужно подробно и тщательно разжевывать практически каждую категорию в суждении, - что такое формальная свобода, почему формальную свободу кредитует он сам, а если вы заявите ему, что его кредит обществу – его налоги, он упорно не будет втыкать, почему это противоречит формальной свободе и т.д. Таким образом, получается циклически замкнутая система, герменевтический круг, в котором паразиты, - как изображает американцев Мур, - безальтернативно варятся в собственном соку, пока в печи под котлом подбрасывается топливо из стран Третьего Мира. Крайне сомнительно, что им это надоест, подобно персонажам какого-нибудь "Бойцовского клуба" и прочим субкомманданте Маркосам, до тех пор, пока ресурсы, якобы хватающие аккурат на «золотой миллиард» (состоящий из афроамериканцев и евреев) не истощатся. То есть вообще.
Таким образом, ПоМо стилистически и метафизически ориентирован на мрачную и замогильно ужасную теократию Велиала (“Ape and essence” Хаксли) а никак не на «не такой уж и дурной» Дивный Новый Мир; слишком даже антиутопию, «изобретённую» одновременно с «Большим Братом» Оруэлла. «Луддитский» роман Замятина "Мы" и далее по ретроспективе, шигалёвщина Достоевского в данном аспекте – робкие модерновые кошмары, «недоработанные» по сравнению с той экономией биополитики, которая стала известной «поздним» авторам антиутопий. Правда, «совсем припозднившиеся» фантасты, имя им «дохуя», способны разве что создать тот же ослепляюще-влекущий сеттинг a la Fallout III, модерн-батя грит малаца, хорошо зделали™, в то время, как апокалиптика гибнет под завалами неоплачиваемых в принципе счетов. Кстати, вы задумывались наверняка над тем, что в последние три десятилетия американский кинематограф перенасыщен излюбленным пиндостанцами шоу – судебными тяжбами, иногда – на протяжении всего видеоряда, как, к примеру, в “Social Network" (2010) Финчера? Истинный драматизм проявляется не в столкновении взглядов и мимики персонажей, видится только работа системы судопроизводства, увлекательная и успокаивающая тем, что в её работе не участвует ранимое и хрупкое «мы».
P.S. К слову о циклической замкнутости до бедственного финала: из этой статьи мы узнаём, что субординация и артикуляция обществ постсовременности конструируется по принципу фрактала: один «носитель» патологии называет [более того, идентифицирует] другого в лестной (альтернативная одарённость) терминологии, иными словами – лучшим, чем здоровым, более, чем нормальным. Остальные становятся теми же «аттракторами» политкорректности, пародирование и смех над которой как-то не сужает её масштабы и численность ревностных приверженцев. В том числе, благодаря судопроизводству, с которым так или иначе привыкли, - ключевое слово тут, - разнообразные, но столь похожие друг на друга persons.
Пример из упоминаемой статьи:
================================
Об алармизме «на-подумать»
Заставить русского человека мыслить амбивалентно «его убить».
Русский человек, если задумается над чем-либо, пробуравит взглядом потолки, и стены, и полы, и почву, и земную кору, и магму, пока не доберётся до низин Полой Земли, словом, добредёт (добредится) до таких высот, а если постарается, то и до глубин, что представить страшно до невозможности.
Поэтому нам предлагают, да, вот таки прямо всучивают, два варианта. Всегда два. Фатальную двойственность.
Первый – всё-таки научить русского думать, следуя многочисленным доводам от обратного, главный из которых, - после того, как краткий курс теории и практики ПДР(л) [партии думающих русских людей] будет освоен Народом, приключится невротоебёное чудо и можно будет приступить к построению Империи, минуя обязательную фазу истребления Народа. Под термином «народ» разумеется народ, как таковой. Весь. Меньшее будет нерентабельным мероприятием.
Тем не менее, что сильно огорчает волящих к мышлению, разнообразные юргенсы и гонтмахеры сурово и методично препятствуют Бесхитростному Плану, копчиками чуя, - чуда не будет, как не будет и тех, кто сможет его освидетельствовать, оприходовать и запротоколировать; чудо непременно синхронизируется с неизбежным, императивным истреблением, собственно, оно и будет абсолютизированным в антропологическом аспекте пиздецом.
Воздвигать Империю Русского Благоденствия на слезах тысяч невинно (хотя они, в силу догмата, принятого на Карфагенском соборе в 419 году, виновны уже тем, что родились) дитёв, будет некому. Покрытые изнутри, как и извне наномашинами роботы, в данной ситуации не в счёт, это в бесхитростные планы почему-то не входит.
Про второй вариант предпочитают не вспоминать, чтобы не утратить апломб, достающийся по
инерции – все, все хотят Империю Благоденствия, где делать ничего не надо, а всё есть, непременно есть. Собственно, все, кто хотят куда-нибудь ещё, - в Штаты, в республику или на хуй, в конечном итоге всё равно попадают под раздачу имперского Плана, потому что меняется только предлог для директивы «всё сжечь» и «не доставайся же ты никому!», - одни опасаются того, что русское и русские уже овладели искусством мыслить, другие – что ещё нет, всегда это «ещё не» на резонный вопрос «сколько ещё можно ночи?»
И вот, второй вариант, - дорвались до мысли, а вместе с ней и бездны, и что? Второй вариант заключается в том, чтобы быстро и решительно развернуть (редуцировать) русскую мысль к Сказу, который не глагол, не сказуемое, несовместимое с номинативом-предикатом «быть». Проблема, таким образом, заключилась и циклирует на доверчивости, - русские вполне готовы слушать горделивые признания сродни «я там бывал, и водку жрал, и все демоницы хотели от меня ребёнка», что будто бы должно внушать произвольно уважение и гордость за Отечество, дым которого полон феромонов (и оттого он так «сладок»). В конгломерате (в который включается любая модальность «мы и они», в том числе вражда до потери памяти, чести и много ещё чего, на войне все средства хороши) с приверженцами первой сотериологической модели, образуется или a) нравоучительная концовка, закрепляющая витальность; или b) метафизический вывод – да ничего там нет, потому что «преданья старины глубокой» или «уже попилено».
Оба варианта в итоге привлекательны практически безапелляционным отторжением иного, назойливо постулируя, что план иных включает в себя императив ликвидации, а их – ни в коем случае. А кругом горят факелы, идёт сбор всех погибших частей и не бывало атеистов в окопах под огнём, - обоим фракциям крайне выгодно двоить, преумножая свой авторитет, стрессообразующую угрозу, то и дело намекая, что враг снаружи, враг повсюду, враг внутри (нас).
Весьма прискорбно, что ни о чём другом думать не предлагается.
Одно в данной ситуации хорошо, - делать с ней нечего и незачем, разве что пристально наблюдать за вьющимися пикселями.
Так вот, может мы как-то не так и не сяк французов читали, упомянутых Латура, Фуко[лта] и Делёза, но вот с этим никак не можем согласится, но несогласие – это ресентимент, поэтому дадим такой комментарий к приведённому высказыванию:
Парадигма Пост-Модерна зачеркивает ОТДЕЛЬНОСТЬ и дает свободу гибридам.
(капс авторский)
Ни для кого, вероятно, не секрет, что на Западе у Логоса (в дальнейшем западный логос, т.е. ЗЛо) серьёзные проблемы с координацией [в понимании Мифоса], или никаких проблем, - ЗЛо считает всё, что вне его компетенции, вторсырьё, мусор, побочные продукты, отходы производства, настолько отвратительные, что лучше не представлять. Недаром же на средневековых европейских картах “Ta[r]taria” значилась приблизительно к “заповеднику драконов”, - неизменного атрибута Края Света, запредельного. И подобное происходит не только на Западе, - пример тому "Записки о странах Запада" Сюань Цзана (VII век): Как ни странно, но в царстве этом нет людей, его населяют лишь драконы и демоны. Сюда съезжаются торговать купцы из разных стран. Во время торга демоны лично присутствуют и раскладывают свои прекрасные товары, прикрепляя к ним бирки с ценами (о Цейлоне). Различие в том, что Цзан повествует об ином и его топике без судорожной ксенофобии, как это не случается с западойдами; искреннее удивление, граничащее с восхищением инородным, с которым, так или иначе, предстоит, если не породниться, вступать в сакрализованные, более, чем легитимные, связи, - торговый союз, братский обмен и прочая дружба народов.
ЗЛо рассуждает иначе: для него Иной не кривое зеркало, в котором отражается фундаментальное Иначе, иной со своей топикой, - ЗЛо притязает на единственно верную, безупречную оптику, зеркала с отражениями ему не нужны. Ему не нужен даже собственный дубль, тем более, что со времён до-полисных аттических государств (не позднее VIII века до н.э.), позднее упорно друг с другом воевавшие, диурн «повелел» воспринимать подобное за враждебное. Однако, в периоды концентрированной угрозы или агрессии, Запад проявлял завидное единодушие, - так, что противнику оставалось только уповать на внезапный раскол в рядах обороняющихся или интервентов (ср. инциденту из-за Брисеиды в "Илиаде").
Но это не настолько важно, важнее то, что в оптике ЗЛа неуживчивым гибридом является именно Восток, не топографический, этнокультурный Мифос, но всё, что произрастёт на той почве [включая мифический ВосЛо, который готов всегда, как пионер вот-вот]. Более того, лучшие умы Востока, больше понимая и лучше разбираясь в Мифосе, осознавая ценность Легенды [Предания], скорее признают, что они – гибриды. Потому что они могут посмотреть «глазами Логоса» друг на друга и вовнутрь самоё себя, а Логос в них – нет. Конечно, всегда можно крикнуть “Нет, я не гибрид!”, но такой локутивный акт будет не слишком почтительно встречен обеими сторонами, - Мифос воспримет это высказывание за собственную манифестацию (яйца в профиль), Логос со злобным квохтаньем выдаст пулемётную очередь [в том числе ковровой бомбардировкой] опровержений. Но сегодня мы не станем развёртывать эту тему не одной книги, даже в двух томах, возвращаемся к исходному тезису, - о свободе.
Жёсткая субординация ЗЛа, как и любая власть, существует ради самой себя; это означает, что нахваливаемая свобода, - пусть даже в откровенно нелицеприятных тонах, - это свобода психов, отпущенных погулять под надзором безликих санитаров в пределах огороженного периметра сада реабилитационного центра. Пациент не станет свободным оттого, что для него весь мир – реабилитационный центр; всё, что ему доступно, по крайней мере, утешится тем, что ему, как примерному пациенту, положен самый большой паёк, койка с матрасом, свидание раз в неделю и т.п. блага. Сравнение с постигшими истинный комфорт™ пиндостанцами, чувствующими себя почти повсеместно «как дома» во всём готовом, несколько некорректно, но следует учесть императивность западной, в частности, американской, экономики, чей «беспредел» - закономерная компенсация за траты в астрономических масштабах.
Если отвлечься от любимых тем известного документалиста-жиробаса Майкла Мура (плохие республиканцы против хороших демократов и протестолюбие в духе R.A.T.M.) все фильмы собирателя «сирых и убогих», о том, как банальная психофизическая жадность трансформируется в нечеловеческий концепт. «Обличаемый» в "Sicko" конгрессмен Билл Тозин начинает с бурно выражаемого маниакального признания в любви к своей матери [все они (конгрессмены) любят своих матерей так же, как ненавидят наших родителей – поясняет режиссёр] а завершает постом в совете директоров крупной фармакологической компании.
Бытовая гинекократия (деспотия материнства) только служит фундаментом для экономической диктатуры, и напротив, от преуспевания эконом-диктатуры зависит благоденствие обыкновенных американских матушек, воспитывающих врачей-вредителей и их начальство; так, феминойды «охотно» ввязываются и в то, и в другое, обеспечивающие друг друга, обеспечивая их долгую, счастливую жизнь по шаблону Большой Американской Мечты.
К сожалению, по наследству от французов нам достался необычайно привлекательный, весь такой радужный и сияющий, будто сеттинг корейской MMORPG постмодерн. Точнее, из французских интеллектуалов только Фуко[лт], к счастью, не причислившись себя к постмодернистам, умел убедительно запугивать; для культурально артикулированного, заурядного уроженца общества потребления, философ, выпаливающий с апломбом, ex cathedra или печатно гнетущие пророчества – пыльным мешком ушибленный, даже не смешной. Зловещие тирады Бодрийяра – канонический пример жанра “он нас пугает – а нам не страшно”, потому что аналитические высказывания (ср. замечанию о кредите в "Системе вещей", 1968) обязательно «икрустируются» какой-нибудь артистической репликой, -
Купи свое процветание сегодня, и ты будешь иметь его завтра!
Действует любопытный иллюзионизм: общество кредитует вас ценой формальной свободы, а на деле вы сами его кредитуете, отчуждая в его пользу свое будущее.
Потребитель не поймёт этой реплики даже в контексте, ему нужно подробно и тщательно разжевывать практически каждую категорию в суждении, - что такое формальная свобода, почему формальную свободу кредитует он сам, а если вы заявите ему, что его кредит обществу – его налоги, он упорно не будет втыкать, почему это противоречит формальной свободе и т.д. Таким образом, получается циклически замкнутая система, герменевтический круг, в котором паразиты, - как изображает американцев Мур, - безальтернативно варятся в собственном соку, пока в печи под котлом подбрасывается топливо из стран Третьего Мира. Крайне сомнительно, что им это надоест, подобно персонажам какого-нибудь "Бойцовского клуба" и прочим субкомманданте Маркосам, до тех пор, пока ресурсы, якобы хватающие аккурат на «золотой миллиард» (состоящий из афроамериканцев и евреев) не истощатся. То есть вообще.
Таким образом, ПоМо стилистически и метафизически ориентирован на мрачную и замогильно ужасную теократию Велиала (“Ape and essence” Хаксли) а никак не на «не такой уж и дурной» Дивный Новый Мир; слишком даже антиутопию, «изобретённую» одновременно с «Большим Братом» Оруэлла. «Луддитский» роман Замятина "Мы" и далее по ретроспективе, шигалёвщина Достоевского в данном аспекте – робкие модерновые кошмары, «недоработанные» по сравнению с той экономией биополитики, которая стала известной «поздним» авторам антиутопий. Правда, «совсем припозднившиеся» фантасты, имя им «дохуя», способны разве что создать тот же ослепляюще-влекущий сеттинг a la Fallout III, модерн-батя грит малаца, хорошо зделали™, в то время, как апокалиптика гибнет под завалами неоплачиваемых в принципе счетов. Кстати, вы задумывались наверняка над тем, что в последние три десятилетия американский кинематограф перенасыщен излюбленным пиндостанцами шоу – судебными тяжбами, иногда – на протяжении всего видеоряда, как, к примеру, в “Social Network" (2010) Финчера? Истинный драматизм проявляется не в столкновении взглядов и мимики персонажей, видится только работа системы судопроизводства, увлекательная и успокаивающая тем, что в её работе не участвует ранимое и хрупкое «мы».
P.S. К слову о циклической замкнутости до бедственного финала: из этой статьи мы узнаём, что субординация и артикуляция обществ постсовременности конструируется по принципу фрактала: один «носитель» патологии называет [более того, идентифицирует] другого в лестной (альтернативная одарённость) терминологии, иными словами – лучшим, чем здоровым, более, чем нормальным. Остальные становятся теми же «аттракторами» политкорректности, пародирование и смех над которой как-то не сужает её масштабы и численность ревностных приверженцев. В том числе, благодаря судопроизводству, с которым так или иначе привыкли, - ключевое слово тут, - разнообразные, но столь похожие друг на друга persons.
Пример из упоминаемой статьи:
так, собака, которая поцарапала девочку в штате Нью-Джерси (после того как девочка ударила спящую собаку палкой), была, опять-таки, арестована, судима и приговорена к смертной казни. Семья девочки истратила около 25 000 долларов на адвоката, пытаясь отбить собаку у системы правосудия; год животное содержали в тюрьме: всего штат истратил около 40 000 долларов на содержание собаки.К подобному абсурду, в самом дурном смысле слова, действительно надо привыкнуть, чтобы занять им немалое число существ, не считая злощастной псины.
================================
Об алармизме «на-подумать»
Заставить русского человека мыслить амбивалентно «его убить».
Русский человек, если задумается над чем-либо, пробуравит взглядом потолки, и стены, и полы, и почву, и земную кору, и магму, пока не доберётся до низин Полой Земли, словом, добредёт (добредится) до таких высот, а если постарается, то и до глубин, что представить страшно до невозможности.
Поэтому нам предлагают, да, вот таки прямо всучивают, два варианта. Всегда два. Фатальную двойственность.
Первый – всё-таки научить русского думать, следуя многочисленным доводам от обратного, главный из которых, - после того, как краткий курс теории и практики ПДР(л) [партии думающих русских людей] будет освоен Народом, приключится невротоебёное чудо и можно будет приступить к построению Империи, минуя обязательную фазу истребления Народа. Под термином «народ» разумеется народ, как таковой. Весь. Меньшее будет нерентабельным мероприятием.
Тем не менее, что сильно огорчает волящих к мышлению, разнообразные юргенсы и гонтмахеры сурово и методично препятствуют Бесхитростному Плану, копчиками чуя, - чуда не будет, как не будет и тех, кто сможет его освидетельствовать, оприходовать и запротоколировать; чудо непременно синхронизируется с неизбежным, императивным истреблением, собственно, оно и будет абсолютизированным в антропологическом аспекте пиздецом.
Воздвигать Империю Русского Благоденствия на слезах тысяч невинно (хотя они, в силу догмата, принятого на Карфагенском соборе в 419 году, виновны уже тем, что родились) дитёв, будет некому. Покрытые изнутри, как и извне наномашинами роботы, в данной ситуации не в счёт, это в бесхитростные планы почему-то не входит.
Про второй вариант предпочитают не вспоминать, чтобы не утратить апломб, достающийся по
инерции – все, все хотят Империю Благоденствия, где делать ничего не надо, а всё есть, непременно есть. Собственно, все, кто хотят куда-нибудь ещё, - в Штаты, в республику или на хуй, в конечном итоге всё равно попадают под раздачу имперского Плана, потому что меняется только предлог для директивы «всё сжечь» и «не доставайся же ты никому!», - одни опасаются того, что русское и русские уже овладели искусством мыслить, другие – что ещё нет, всегда это «ещё не» на резонный вопрос «сколько ещё можно ночи?»
И вот, второй вариант, - дорвались до мысли, а вместе с ней и бездны, и что? Второй вариант заключается в том, чтобы быстро и решительно развернуть (редуцировать) русскую мысль к Сказу, который не глагол, не сказуемое, несовместимое с номинативом-предикатом «быть». Проблема, таким образом, заключилась и циклирует на доверчивости, - русские вполне готовы слушать горделивые признания сродни «я там бывал, и водку жрал, и все демоницы хотели от меня ребёнка», что будто бы должно внушать произвольно уважение и гордость за Отечество, дым которого полон феромонов (и оттого он так «сладок»). В конгломерате (в который включается любая модальность «мы и они», в том числе вражда до потери памяти, чести и много ещё чего, на войне все средства хороши) с приверженцами первой сотериологической модели, образуется или a) нравоучительная концовка, закрепляющая витальность; или b) метафизический вывод – да ничего там нет, потому что «преданья старины глубокой» или «уже попилено».
Оба варианта в итоге привлекательны практически безапелляционным отторжением иного, назойливо постулируя, что план иных включает в себя императив ликвидации, а их – ни в коем случае. А кругом горят факелы, идёт сбор всех погибших частей и не бывало атеистов в окопах под огнём, - обоим фракциям крайне выгодно двоить, преумножая свой авторитет, стрессообразующую угрозу, то и дело намекая, что враг снаружи, враг повсюду, враг внутри (нас).
Весьма прискорбно, что ни о чём другом думать не предлагается.
Одно в данной ситуации хорошо, - делать с ней нечего и незачем, разве что пристально наблюдать за вьющимися пикселями.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий