суббота, 25 октября 2008 г.

Да, это ή της χώρας φύσις τοις γεωργοις γλίσχρως διαρκουσα vol..I


В данном докладе я хотел бы обратить ваше внимание на фигуру малоизвестную, кажущуюся незначительной и второ- а то и третье-степенную.
Это Гесиод. Приблизительно на грани VIII—VII веков до нашей эры он ездил в Халкиду, «полемизировать» с Гомером гекзаметрами. Как Александр Гельевич — в фонд Сороса. Раритетная ныне антология по редакцией Тахо-Годи «Античные гимны», согласно предисловию редактора, представляют именно те гимны, которые зачитывал поп-звезда Эллады того времени — Гомер. Они немногим менее, чем полностью унылые, эти гимны, и не удивительно даже для современного читателя, зачастую обладающего лишь посредственными переводами, что брат покойного царя Амфидаманта, в чью честь был устроен поэтический турнир, Панид и его сын Ганиктор признали Гесиода победителем.
Гесиод создал на родине, в Беотии, собственную школу, нечто, вроде современных литературных ВУЗов, где доминирующими дисциплинами были сочинения в жанре дидактического и генеалогического эпоса. Первое можно сразу же оставить, так как этот жанр — того же характера, что и римское право.

Генеалогический эпос интересен тем, что буквально отвечает на почти риторический вопрос: «Каков смысл жизни Эллина?», -
Гесиод отвечает, - в причастности высшим родам.
Родов было четыре, и каждый из них представлял квинтэссенцию четырёх перво-элементов — Огня, Земли, Воздуха и Воды. Наивысшими, или первыми — были боги. Нисходящие ступени : духи, демоны, нимфы, сатиры, что позже трансформируется в мифическую «нечисть», или, полярно противоположные тому — иерархию ангелов. Третьим Родом были Герои. Четвёртым — души обыкновенных смертных, проходящих сквозь время и пространство в череде физических воплощений.
Эта иерархическая модель и есть мифологически мыслимый античный Космос, ядром которого является Эйдос: самоподвижное начало, осуществляющее энергией — силой, покоящуюся материю.

Иерархическая взаимосвязь родов мало-помалу ослабевала, что наилучшим образом выражено в генеалогической поэме Гесиода «Теогония», - как пласт метафизического, и в поэме «Труды и дни», где исследуются социальные и политические уровни системы мироздания. К счастью, обе поэмы сохранились сравнительно хорошо, и совсем немногим хуже переведены, поэтому мы можем сделать несколько выводов:

Вывод раз: последовательность эпох — нисходящая, за благим Золотым веком неминуемо следует Медный или Бронзовый (серебро, лунный металл, было не в ходу в "солярной" Беотии), за ними — Железный, в котором, как намекают нам экзегеты, титаны будут выпущены на свободу и свергнут Зевса. И поделом Архонту.
Можно подробнее о идентификации зевса как архонта гностиков.
Спроецировав себя на античный космос можем ли мы себя отождествить с титаническим началом.
Связь поэтического метра и специфики того, о чём говорится?

Вывод два
: род титанов старше богов; многие титаны существовали прежде, чем Зевс сверг своего отца — Кроноса, и восстали против узурпатора. Уран был старшим сыном Геи, Праматери, и мужем — породив Крона. Уран существовал до начала всех времён, его эпоха называлась χρύσεον γένος ἀνθρώπων (хрийзеон гэнос антропоон), Золотой Век Человечества. Это означает, что титаническое — это консервативная революция: появление и активность титанов знаменует собой начало нового макрокосмического цикла, или возвращение к из-начальному состоянию.

Вывод три
: Тартар, куда низвергнут Кронос вместе с титанами, - это не томэон, не Ничто.
В «Теогонии» есть примечательные строки:
Младшего между детьми, Тифоея (Тифона), Земля-великанша
Па свет родила, отдавшись объятиям Тартара страстным.
Силою были и жаждой деяний исполнены руки
Мощного бога, не знал он усталости ног; над плечами
Сотня голов поднималась ужасного змея-дракона.

Напомним, что миф об убийстве Пифона (близкого родича Тифоея), совершённым Фебом — один из первичных богов, это чистая архаика, объясняющая на символьном языке победы солярного (патриархального) начала над материнским-земным. Так как все-Отец Кронос (Уран) уже не был способен оплодотворить мать-Гею, Земля осуществила аутопрегнацию, самооплодотворение, и Тартар был утробой её, маткой, где первичный хаос конденсировался. Тартар можно сравнить с алхимической ретортой, где в определённый момент образуется Чёрный Дракон.
В рецептах магистерия Джорджа Рипли (Англия, XV в.) есть такой:
«Возьми Черного Дракона, разотри его на камне, прикоснись раскаленным углем. Он воспламенится — воспроизведешь Зеленого Льва. Пусть он съест собственный хвост. Снова перегоняй — получишь жгучую воду и человеческую кровь — это и есть эликсир (бессмертия, мудрости и т.д.)». Чёрный Дракон как пра-родитель, содержащий в себе все элементы.

Отсюда — вывод четыре: если мудрость божественного происхождения непереводима в принципе, то титаническая для смертных — универсальная. Титаническое оперирует категориями физики на уровне чистой манифестации, потому что сами титаны, - самородные существа, оформившиеся почти без участия остальных трёх элементов. Титаническое самоё суть нетварной природы.

А вот нас спрашивают о Проблеме смерти, посмертной участи и смысла существования (гипотеза ведущего заключается в том, что ядро античной онтологии находилось в надёжном сокрытии уже к началу распространения письменности. А тёмный тартар (гомеровская "чёрная смерть") - иллюстрация непроницаемости, отделяющей сознание эллина от сокровенных аспектов бытия уже на тот момент).

Такой проблемы, как смерть, не стояло для эллина, как и для египтянина, как и для древнего иранца - если апеллировать, собственно, к эллинам, а не к олатинившимся "грекам", александрийцам, сирийцам, знающих ионийский, и сумевших записать то, что расслышали на портиках и агоре. Для всех традиционных в собственном смысле, культур, императивное знание, что смерть — не предельное исчезновение, энтропическое сужение сущности до ничто, но — остановка по требованию. Тартар, куда низвергнуты титаны, прото-боги, это не томэон, небытие, - из него можно вернуться, заручившись помощью Земли. Изнашивается одна форма, приобретается другая, данная Геей; инициация в античном мифе, в известном смысле — тоже оплодотворение, она пробуждает в человеке изначальную целостную андрогинальную (божественную, демоническую и т.д.) природу.

Следует понимать, что в данной ситуации «форма» - в аристотелевском смысле, то есть качественное содержание. Сущее. ούσια, Усия, которая не есть бытие то-о'н τό öν и не сопряжено с τό μέ öν, томэон, небытием. Слово онтология — латинская калька с корневого öντα-, переводимое идентично - как «сущее». Физический, тварный мир — суть нечто, хранящее в себе потенцию и актуализацию бытия, раскрывающуюся единомгновенно. Эти терминологические подробности побудили Мартина Хайдеггера в течении не менее двадцати лет заниматься исключительно эллинской философией.

Что в итоге привело Хайдеггера к обескураживающим выводам: в современном, говоря шире — а-традиционном мире бытие не «спарено» с усией-сущим. Отчего сущее — бесполезная и немощная оболочка, поверхностный слой материи, изменяющийся в силу инертности, не приобретая качественного нового, не развиваясь исчезая бесследно.
Почему бытие оказалось разъединено с сущим? Эллин, исследуя мир своих потомков, сказал бы, что вырождение началось с того, что люди забыли о своей причастности высшим родам, а затем разрушили те проекции иерархий, которые были известны всем традиционным культурам.
Разумеется, это беспамятство и склонность к разрушению не были ВНЕЗАПНЫМИ. В поздних, уже после-гомеровских редакциях античного эпоса, нередко бывших приквелами или сиквелами Илиады и Одиссеи, уже нет ничего, что свидетельствует о прямом общении и единении с богами. В одной из предысторий Илиады Диомед, будущий оккупант Илиона (Трои) спрашивает у Геракла: - К какому роду ты принадлежишь?:
Геракл затрудняется ответить, хотя в ранних мифах прямо признаётся, что он сын Крониона и фиванской царицы Алкмены, принадлежащей к одному из самых древних аристократических родов Беотии.

Смерть и небытие — хотя и не полярно, но всё же различные для мифа категории. Евгений Всеволодович Головин указывал, что слово "Танатос" переводить просто как "смерть" не вполне правильно, а в ионийском словаре преобладают производные от него, напр., θανάσιμον (Танасимон) - погибать (что не означает — уничтожения, гибнуть - «изогнуться», сменить форму). Как и все традиционные мифы, эллинские сообщали, что число воплощений и форм для сущего, не расщеплённого с бытием, бесконечно, и лишь в поздние времена, когда в Элладу был занесён многочисленными интервентами из Персии креационизм, а «родные» для эллина солярные культы легко приняли на веру креационистские влияния, образуется необычайно приятная для любого усталого от «бренного» существования человека: жизнь даётся только один раз, и в зависимости от добродетели или испорченности душу ожидает или вечное блаженство, которое никогда не надоест, или вечное страдание, к которому никогда не притерпеться.

Почему мы считаем древнеперсидский Миф креационистским — спрашивают нас?
Присмотримся к мифу Междуречья, который старше персидского:
Согласно шумерскому варианту космогонического мифа, первичной
стихией мира являлся водный хаос, кишевший чудовищами. В его недрах зародилась твердь в виде огромной горы, вершиной которой был бог неба Ан (Ану), изображаемый с рогатой тиарой на голове. Плоское дискообразное основание же тверди мыслилось богиней земли Ки.
У неба и земли стали рождаться дети-боги, важнейшим из которых является Энлиль (аккадский Эллиль) – "господин", бог воздуха. Он разделил небо и землю и стал фактическим верховным божеством Шумера
и Аккада (Ану представляли находящимся очень далеко и мало вмешивающимся в дела мира). Детьми Энлиля были Нанна (Син) – бог луны, Уту (Шамаш) – бог солнца, Нинурта/Нингирсу – бог войны, Нергал – подземное божество, обладающее губительными функциями.
<...>
Апсу [Апшу] – в аккадской мифологии
персонификация водного океана и его супруга – исполинское чудовище Тиамат
породили старших и младших богов. Это означает, что Бездна в шумеро-аккадском
Мифе — тоже утроба, хтоническая матка. Но веселье молодых могучих игигов
раздражало Апсу. Он, вместе со своим советником Мумму, решает погубить богов.
Всеведущий Эа, однако, узнав о страшном замысле, усыпил Апсу и убил его. Над
убитым он возвел жилище, создав там прекрасного сына по имени Мардук.
Тем временем, согласно мифу, Тиамат, желая отомстить за умерщвленного супруга, собирает войско из одиннадцати чудовищ (драконы, львы, многоголовые овцы и т.д.). Монстра Кингу она делает своим супругом, вручив ему скрижали судеб. Игиги боятся вступить в сражение. Тогда Мардук демонстрирует свое могущество, зажигая и гася звезды. Он обещает победить Тиамат, и с этим условием боги даруют ему верховную власть.
Во время схватки Тиамат раскрывает огромную пасть, но
Мардук насылает ветры, которые проникают в утробу чудовища. Тиамат "теряет управление", молодой бог пронзает ее стрелой и убивает.
Затем берет в плен Кингу и расправляется с войском чудовищ
(одно из которых, огненно красный дракон Мушхуш, сочетающий в своем облике черты змеи, орла, льва и скорпиона, становится символом и спутником бога).

После победы наступает пора мироустроения. Тиамат Мардук рассекает надвое, делая из верхней части небо (заперев ее на засов – дабы влага не лилась
беспрепятственно вниз) а из нижней землю. Кингу он убивает и, смешав его кровь с глиной, творит людей. Наконец, Мардук создает небесный Вавилон с храмом Эсагила и устанавливает на небе свой лук.

Здесь почти полное соответствие с античным мифом о восхождении на престол сыновей, а вслед за тем — Отцов. За исключением «разделения» неба от земли.

А вот шумерский миф о Всемирном потопе.

Великого бога Энлиля все время раздражает шум, устраиваемый людьми. Чтобы
истребить человечество, он насылает эпидемии. Мудрец Атрахасис по совету Энки обращается с молитвой и жертвами к Намтару (отвечающему за сферу болезней).
Жертвы возымели действие "страна разрослась, расплодились люди". И вновь
недовольный Энлиль насылает засуху и голод. Энки советует людям принести жертвы богу дождя и бури Ададу и страна вновь избавляется от гибели. Тогда Энлиль решает устроить всемирный потоп.
Энки приказывает Атрахасиссу построить большой корабль и взять на него свою семью, животных и растения. Потоп длился семь дней и ночей. Атрахасис с семьей пережил его и, в награду, получил вечную жизнь.

Как видите, здесь мы находим нечто схожее с космогоническим эллинским Мифом, а также, в известном смысле — сотерическим, когда Архонт[ы] спасает / спасают избранных от собственного же страшного наказания™. Миф о потопе известен и эллинам, но Сотер обрёл в нём полярно противоположную форму Архонтам.

Девкалион, в греческой мифологии: прародитель людей, сын Прометея, муж
дочери Эпиметея и Пандоры Пирры. Когда разгневанный на людей «медного века» (вариант: на род человеческий из-за оскорбившего его Ликаона, Ovid. Met. I 196 след.) Зевс решил уничтожить всех людей и наслать на землю потоп, правивший городом Фтия в Фессалии Девкалион и его жена Пирра были единственными праведниками, которым царь богов разрешил спастись. По совету Прометея Девкалион построил большой ящик («ковчег», под другим данным Прометей сам сколотил эту «коробку»), на котором он и Пирра спаслись во время девятидневного потопа, уничтожившего всё человечество. На десятый день Девкалион увидел гору Парнас и высадился на ней (вариант: Девкалион высадился на горе Этна, Hyg. Fab. 153).
Принеся жертвы Зевсу-Фиксию («Дающему убежище»), Девкалион получил от него совет, как возродить человеческий род (другой вариант: этот совет был дан ему оракулом Фемиды у подножия Парнаса, Ovid. Met. I 369 след.). Закутав головы и распустив пояса, Девкалион и Пирра должны были бросать через голову «кости праматери». Догадавшись, что «костями праматери» божество называет камни - кости всеобщей матери людей Земли, Девкалион выполнил приказ. Из камней, брошенных Девкалионом, возникали мужчины, Пиррой - женщины (Ovid. Met. I 260-411). У Девкалиона и Пирры также родились дети: Амфиктион, Протогенея и Эллин, ставший родоначальником греческих племён (Apollod. I 7, 2). Впоследствии Девкалион спустился с гор, основал святилища Зевса в Локриде и в Афинах, где и был похоронен. Несмотря на различия в локальных вариантах, миф о Девкалионе в основных чертах един и весьма близок к распространённым по всему Средиземноморью мифам о страшных потопах.

А вот что нам оставляет в назидание Древняя Персия.

В начале вселенной было лишь бесконечное время - Зерван Акарана. И в нем
пребывали: Ахура Мазда - Благой Бог, наверху, над пустотой, озаренный
бесконечным, непостижимым светом и Ангхро Майнью - Дух Зла, в глубинах тьмы.
<...>
Всеведущий Ахура Мазда, зная о грядущей борьбе со злом,
начал создавать свое небесное воинство. Прежде всего, он сотворил семь Амеша
Спента или ахуров - Бессмертных Святых (подобных христианским архангелам).
<...>
А Ахура Мазда творил материальный мир на месте пустоты. Он
сделал небо в форме яйца, из сверкающего металла; звезды; землю, окруженную
водами, точно яичный желток в середине яйца; светила в небе; растения;
Первозданного Быка и Первого Человека - Гайомарта.

Ага, произносим мы полисемически, - Ничто тут уже не артикулирует Начала, которых вполне в креационистской манере — два, Диада. Добро и Зло, две соседствующие и конфликтующие между собой природы. Благой, всеблагой творит Мiр из ничто, ex nihilo. Время запущено во всех смыслах, циркуляция в нём исключена, время направлено строго прямолинейно от начала — к концу.
В данной ситуации, человек обязан совершить выбор, что с манифестационизмом как-то не вяжется, - напр, если в эллине и пробуждалось титаническое начало, это не означало, что он тут же бросит вызов богам, и понесётся жечь храмы, штурмовать Олимп (альпинизм, как традиционно-народная забава Радикальных Субъектов, пример — Кроули). Девкалиону Архонт-узурпатор Зевс позволяет вновь заселить землю «этими гадкими людишками» (παρθένοι οἱ πολλοὴ καὴ ἀγελαῖοι, ἐζήτουν ἀθροίζεσθαι)

Дэвы и паирика, зная о благом материальном мире, горели желанием обезобразить его. Но Ангхро Майнью долго не решался вторгнуться на землю, пораженный величием Гайомарта. Однако, в конце концов, он поддался уговорам своей дочери, блудницы Джех. Кончилась эра Творения, наступила эра Смешения добра и зла.
Разбив небесную сферу, Дух Зла ворвался в мир, а за ним хлынули полчища дэвов и паирика. Созданные Ангхро Майнью кометы, метеоры и планеты внесли хаос в мир, нарушая упорядоченность движения звезд. А на землю хлынули мириады храфстра -вредных животных (волков, крыс, змей, ящериц, скорпионов и пр.).

Здесь мы видим не просто издержки дуалистического миросозцания и мироощущения, как утверждает популярный экзегетический труд. Здесь — строгое распределение, пропорциональность «веса» - это зло меньшее, тепимое, это — большее, не потерпим такого вредительства.
Пропорциональность определяется масштабами как и количественного, так и качественного порядков: кто поближе к Первому, Ахура Мазда, тот благ, тот сравнительно защищён. Разумеется, ближними были первые, Миф так и сообщает с непосредственностью протокола: Вначале первые люди обладали добродетелью, но постепенно в из сердца стало проникать зло. И от каждого их неправого деяния возрастала сила дэвов. Своих первенцев они съели (вероятно, во избежание, но Миф сообщает иное — проникновение зла непредотвратимо). Тогда, Ахура Мазда вложил в их души родительскую любовь. От пра-людей Машйа и Машйон произошли все населяющие землю народы.
Ангхро Майнью сразу же осваивает пространства скрытые. После этого дэвы и их повелитель укрылись в подземельях (они не смогли вырваться за пределы материального мира, ибо фраваши успели заделать дыру в небосводе) и пакостили исподтишка. На земле появились гниение и плесень

Эсхатология древних персов.

С момента рождения Заратуштры мир просуществует еще три тысячи лет. Первое тысячелетие пройдет под знаком пророка ахуровской веры. Два последующие станут эрами двух спасителей - Хушедара и Хушедармаха. Хушедар встретится с Ахура Маздой и, вернувшись в телесный мир к людям, очистит веру.
К концу страшной зимы отовсюду к людям соберутся дикие звери. Никто не станет убивать их, но, напротив позаботится о зверях как о собственных детях.
Затем явится второй Спаситель - Хушедар Мах, и возвестит людям забытые закон и веру. Но вновь, как некогда волки, змеи всех разновидностей сползутся и срастутся в единое тело, и этот гигантский змей двинется на людей. И праведники опять выйдут на битву и уничтожат змея. И снова возникнет дэв в виде черной саранчи и войдет в тело двуногого дэва.
Тогда Ажи Дахака, прикованный в жерле вулкана вырвется на
свободу. Он пожрет треть людей, коров и овец. Огонь, вода и растения придут к
Ахура Мазде и взмолятся перед ним. Творец пробудит от сна Сама Керсаспу и тот уничтожит Дахаку. Этим закончится эра Хушедар Маха.

Что значит — заканчивается? Во всех известных манифестационных Мифах историцизм — относителен, а циклическая закономерность — абсолютна. В скандинавском эпосе после Рагнорёка выжившие в последней битве боги начнут всё «с чистого листа». Космократоры «первого мира» в ходе развития мифа отягощают себя некой ответственностью, будь то клятва воина или мстителя.
Убит Бальдр по вине Локи, - первый шаг к Мести Бытия. Второй и многие следующие — проклятие Локи. А ещё - карлика Андвари, золотоискателя и ювелира, которому посулили особую виру (выкуп); она не была уплачена богами за смерть сына Андварди - Отра, убитого в образе выдры. Кем? Локи. А почему должниками оказываются боги? А потому что Манифестационизм и Прæдистинация, Локи был столь же вреден, как и полезен; подгоняя запаздывающий трагический финал, давал надежду на возвращение Лучшего (к Лучшему).
Отметим отдельно, что известная многим читателям Старшей Эдды «Перебранка Локи» сильно контрастирует с общей колеей Мифа: это сомнительное приобретение даже подслеповатые неразборчивые филологи относят к христианской эпохе, когда Локи приобрёл все черты демонического в суженном христианском смысле, существа.
У персидских богов мы таковой ответственности не находим, - два Первоначала сталкиваются между собой, следуя линеарной парадигме, увлекая за собой творение в бездну.

Сошйанс - последний спаситель спустится из царства бесконечного света. Он
поставит на царство воскресшего Кей Хосрова. Праведные люди преисполнятся любви друг к другу. Живые станут бессмертными, а мертвых Сошйянт воскресит. Шахревар, Дух Металлов изольет на землю поток расплавленной меди. Праведникам он покажется теплым молоком, грешники же сгорят в мучениях. Затем поток расплавленного металла достигнет ада и Ангхро Майнья, вместе с дэвами и паирика будут уничтожены навсегда.

Навсегда, понимаете?
Ещё момент: именно из среднеазиатских культур и религий в Элладу проникли негативные категории умозрительного и онтологического порядка. Победа Феба светозарного над Тифоном—тьмой, означало наступление длительно периода монической позитивности, - в мифологии смысл имеют только утвердительные суждения, а релятивизм и отрицание, так сказать, от лукавого.

Но вот случилась Троянская кампания, а затем вторжение персов, из Малой Азии и древнеиранской культуре, наследующей Шумеру и Аккаду, в Элладу проникло знание об Абсу. Уже не как утробе Великой Матери - Бездне. Без-дна, необычайно «ясное» слово — отрицательный префикс «без» лишает некое пространство предела, «дна». Отсюда, а вовсе не из Египта, - взаимный культурный обмен начался только при Птолемее (III век до н.э.) пережившему экспансивные войны и вражескую интервенцию раньше, но сумел «переварить» культурные и религиозные влияния, эллинское мышление «позаимствовало» диалектику. Оперировать абстрактными категориями оказалось значительно проще, чем геометрическими, чья визуальная компонента не менее важна, а логические умозрительные конструкты ещё сложнее.

Постепенно происходило разрушение фундаментальных основ эллинской мысли, и риторика софистов, особенно, «онтологически озабоченного» Парменида (Бытие — есть, Небытие — не есть) напоминает инволюционное слабоумие усталых от жизни дряхлых стариков. Кстати, в перспективе исследования этой темы неминуемо тотально ревизовать вс, что нам известно о Платоне. В зрелости его мало что интересовало, кроме геометрии и теургии; его диалоги, начиная с «Пира», в которых мало «сократического» с его пресным морализмом уступают место фундаментальной онтологии и гносеологии, как наукам о бытии и сознании.

О мистериях спрашивают нас - «пару слов»: когда они закончились и как связаны с «философами», в частности, с Платоном?

О, мистерии не прекращались до самой победы Иерусалима и Галилеянина над Афинами и Кронидами. В мистериях принимали участие всё меньшие и меньшие группы: жреческая каста сужалась, одновременно дистанцируясь от прочих сословий, между тем, как требовательность и ревнивость богов уже никого не тревожила. Боги удостаивали вниманием не тех, кто заслуживал того в силу причастности, но тем, кто приносил особо обильные жертвы. В гимнах Каллимаха (около 310 — 240 до н. э.), это выражено особенно отчётливо: Аполлону после убийства Тифоея-Пифона (иногда эти змии фигурируют как сын и отец соответственно) понадобилось закрепить свою победу учреждением нового культа. Для этого ему и понадобились «первооткрыватели» Касталийского ущелья, заселившие эти земли по божественному указанию. Титаническое в этих людях не проявлялось, они беспрекословно следуют повелению Феба и становятся «поголовно» жрецами. Аполлон терпеливо выслушивает жалобы «пионеров» на бесплодность новых земель, ведь здесь нет даже лугов, чтобы пасти скот. И допускает, чтобы новопризванные жрецы пользовались подношениями паломников, «жертв гекатомбами».

Разумеется, мы не можем не заподозрить, что в итоге обитатели Касталийского ущелья беззастенчиво воспользовались деградацией культа: они обзаводились социальными и политическими связями, они вмешивались в государственные дела Полисов, поддерживали одни тенденции и препятствовали другим. Итог: знание сакрального порядка смешивается с «секулярным», выражаясь современным языком. Итог второй: уже во времена Каллимаха намечались гибельные для античности перспективы порождения человека, в равной степени удалённого и от титанического начала, и от божественного, притом, что вторую «опасную связь» человек прервал как бы собственноручно: латиняне, завоевавшие Элладу во II веке до н.э. провозгласили, что богов можно разменивать на исторической переправе.
Но до этого было вот что:

Нас спрашивают о значимости Гомера и его языка в перспективах деградации: и просят рассказать о гимнах (орфических и не только):

Как и вся традиционная культура эллинов, язык был формой генеалогии. Вся устная традиция эллинов, вплоть до мистов-орфиков, была обращена к Предку, к своему роду. Обращения к богам занимало особое место, а точнее — та, или иная работа начиналась с простейшего ритуала. Древним некуда было спешить, и они с беспримерным усердием посвящали много времени мантическим, магическим и астрологическим практикам. Эолийский диалект, распространённый до I-го тыс. до нашей эры, содержал множество слов, практически непереводимых на т.н. «новогреческий язык», потому что это был последний из сохранившихся родоплеменных языков. Родоплеменной устный язык это и есть комплекс инициатических, управляющих, теургических и др. заклинаний, потому что ни для чего другого он не требуется.
Согласно мифам, поэзия была для эллинов тем же, что и мышление для Платона — это припоминание. Старшая из Муз, считаемая матерью их, - Мнемосина, чьё имя само собой подсказывает значение. Память, - не разъединимая с эйдетической формой так же, как и с языком. Ритм же, как сообщают мифографы, изобретён Киклопами, инфернальными кузнецами, помощниками Гефеста. Ритм родился из череды ударов их молотов по наковальне.
Титаны после падения своего, были, как правило, безмолвны. Говорливый Прометеус — редкое исключение, одной из стихий титанов был чистый звук, лишённый смысла. Из объединения титанического и божественного и произошла поэзия. Притом, следует упомянуть, в Мнемосине было отчётливо выражено титаническое начало, она была титанидой, старше многих богов, - титанида, дочь Урана и Геи. Для традиционной культуры она, прежде всего, Великая Мать, родо-начальница, в данном случае - искусств.

Традиционная поэзия, как правило, немногословна. Она должна была содержать сообщение о присутствии, о Сущем: восхвалить бога, ужаснуться, посетовать, обратиться с просьбой, подтвердить эффект. Только когда появляются рефлексивные механизмы, в «моде» оказываются пышное многословие и диалектическая стройность (последовательность изложения). Тогда появляются искажения ритма, дезориентирующие и... необычайно приятные на слух и для прочтения. Язык уже не предназначается «для чего-то»; вместе с первичными, сакральными значениями слов исчезают и ритмы-медиаторы, дающие своеобразный «ключ» к познанию Мира.
Не удивительно, что пифагорейцы, традиционалисты своего времени, пробовали обрести вновь именно ритм, тон, лад, космический [вселенский] монохорд, а вовсе не утраченные языки.

Думаем, многие уже замечали, что превозносимые «классические» переводы Гомера Михайловского и Гнедича откровенно не-музыкальны.
Их невозможно «петь», с трудом «вытянув» одну строку, непременно собьёшься на следующей. Шестистопный дактиль не особо годится для «реконструкции», а филологи продолжают определять гекзаметр как шестистопный дактилический каталектический стих. Каталектический — значит урезанный, купированный, и в этом «жанре» при малейшем отклонении от первоначальной ритмики языка, - образуется неуместная пауза, песнь сбивается, речь скомкана, сплошное недоразумение. Поэзия Гомера настолько пестра и разнообразна, что даже краткий её фрагмент, во времени и по объёму текста, действует на «аскетически» артикулированного слушателя / читателя как эйдетический имплозив, нечто феерически прекрасное, увлекающее с первых строк; искушённого и усталого же - «обволакивает» мёдоточивым пышным говором, растворяет в ленном потоке образов, и неясный гул в бэкграунде может быть что ужасающим гвалтом битвы, что мрачными завываниями хора усопших в Аиде, всё равно.

Восхищенный поэтикой Гомера британский филолог Уэйд-Джери позволил себе фантастическую гипотезу, что Гомер мог сам создать греческий алфавит на основе финикийского, для того, чтобы написать "Илиаду". В перспективе хронологии это предположение трудно опровергнуть, - финикийский алфавит, согласно тем же филологам, стал известен в Аттике не раньше VIII века до нашей эры. Но с точки зрения традиции это возмутительный гуманитарный вздор: из того, что «появилась» письменность, не следует, что язык от того стал лучше. Как не следует полагать, что для современников авторов письменного эпоса в произведениях так называемой литературы было что-то остро необходимое, новое-интересное.

Напротив, письменность породила феномен дезинформации. Если последнее слово перевести буквально, получиться «расформирование», атрофия. Письменность — это что? Это код, шифр, который с равным успехом может содержать и вздорную ложь, и уникальную истину. Многие предпочли именно второе, итоги — в многочисленной библиотеке историй о деградации античности.

Помимо прочего, это означает, что в некий определенный момент в аттическом и ионийском диалектах, - традиционных языках, грань между которыми эфемерна, но в то же время отчетлива: это грань понимания индивидов, сложных социокультурных, политических и религиозных различий между народами, - возникает брешь. Компонент письменности вторгается в это пространство недостаточности, послужив своеобразным цементирующим составом нового, консолидирующего, но и упрощающего, языка. Автономные иерархии архаических диалектов, приблизительно организуемых так: от сакрального, тайного языка происходит диалект религиозный, от религиозного - социополитический, от социополитического - обыденный, они разрушаются, уступая место субординирующему все-языку.

И, - это не означает, что Гомер выступил в качестве вульгаризатора языка. Для некоторых это очевидно, для иных - совершенно неубедительно. Но к тому, что к 800-м годам до христианской эры появляется неизвестный традиционной культуре Эллады способ, modus operandi организации Мифа, который суть и повествовательный конструкт, т. е. сюжет; который есть документальное свидетельство эпохи; который создает особый язык.
Андрей Чернов указывает, что до некоторого времени мантическая практика (искусство предсказателей) суть общеизвестное и доступное человеку эпохи, граничащей с дегенеративной контртрадицией. Расцвет мантических практик знаменует собой закат прямого общения с богами, к которому остаются способны лишь немногие или в исключительных случаях. Гектор в гомеровских протоколах идет еще дальше, своим безапелляционным, в известном смысле - оскорбительным для иерархии богов, дегенеративным "верить" указывая на предстоящий закат мантических техник, знаменующий расцвет религий, внеположных сакральному (религия в первичном смысле слова и есть связывающее звено между человеком и сакральным).

Эллинам не была известна «вера» в том значении, которым оно стало наделено лишь после Троянской войны, - знание богов и знание о богах не подразумевало различия между верой и не-верением, как и императивной необходимости того, и другого. Присутствие богов было безусловным, и богам не было дела до человеческих ощущений и переживаний, - ведь человек был готов к тому (знал о том), что в самый непредсказуемый момент он может стать одной из многочисленных жертв, или взойти на вершину человеческой иерархии благодаря божественной милости.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Άποιχόμενοί βίοι παράλλελοι