Да, это ἡ τῆς χώρας φύσις τοῖς γεωργοῖς γλίσχρως διαρκοῦσα vol.II

Это же к нашим нескольким словам о Платоне.
“Поздний” Платон уже опасался поднимать тему справедливости божественного миропорядка в отношении человека, напротив, “Государство” и “Законы”, с их зачастую нескрываемой мизантропией и пессимизмом, вероятно, были суровым самоистязанием мыслителя, внезапно осознавшего, насколько тщетны попытки привнести в Целое, как высшую категорию и онтологический порядок значимость человека. Отсюда - пренебрежительный тон в отношении реципиента-ученика: в Законах v.X (Х903с) читаем - “ты и не замечаешь, что всё возникло, возникает и возникнет ради всего в целом, с тем, чтобы осуществилось присущее жизни целого блаженное бытие, и бытие это возникает не ради тебя, но, напротив - ты ради него”. Ранее Платон себе такового не позволял, большая часть его диалогов повествует устами собеседников о том, как достичь блага человеку - и ключевое слово с этой фразе было последним.

Ренессанс сотворил Платону культ: и менее всего неоплатоников Возрождения интересовал Платон-мизантроп, Платон-пессимист. Преисполненной лучших надежд эпохе не нужен был суровый старик, порицающий подражательные искусства (возрожденцы другими не занимались), в том числе поэзию, и ратующий за рабовладение. К слову о рабах и господах: вероятно, Платон задолго до Ницше подозревал, что нигилизм суть господство рабов, охлократия суть власть нигилистическая, но было уже поздно что-либо менять. И Ницше ревновал Платона к этой догадке, пеняя ему тем, что Платон осознал это слишком поздно.

А теперь.

Сконцентрируем внимание на паре «Аполлон — Гермес». В гомеровских гимнах и других «индивидуальных» авторов, поэтических, драматургических и философских автохтонов, эта пара фигурирует как пример комического конфликта. По крайней мере, это вычитывается из поверхностных переводов, которые, мало того, что предельно упрощены, вплоть до адаптации для детей и юношества, так ещё и снабжены откровенно дезинформирующими комментариями.
Западные авторы, от традиционалиста Фридриха Георга Юнгера до типичного постмодерниста Эрика Дэвиса пишут, что кража коров Аполлона с последующим комическим расследованием и «судебным процессом» знаменует собой смещение фундаментальных координат. А именно, делегирование прав быть информатором, оформителем мира и тварей, в нём живущих, высшими богами к второстепенным. Гермес — универсальный бог для «специализированного», уже суженного и ограничеснного человека. Он покровительствовал путешественникам, торговцам, ворам, спагирикам (производители бытовой химии и фармацевты), ремесленникам и бродячим артистам. Иными словами, он был космополитичен и эгалитарен: для него что аристократия, что охлос - «твари любимые», никогда не бросит их, если они хороши. Впрочем, Гермес впоследствии становится на верхние ступени иерархии, когда уже никаких надежд на возвращение богов не остаётся. И неоплатоник III века нашей эры, эксперт по теургии, Ямвлих в предисловии книги «О египетских мистериях» пишет, что «с недавнего времени Гермес стал общим для жрецов вех народов». Кстати, стоит заметить, что Ямвлих уже не рассчитывает на «профессиональных предсказателей», полагаясь на «обыкновенных людей и детей». Элитаризм чужд Гермесу, предпочитавшему, что бы его медиаторы и агенты были чисты от тлетворного влияния «собственного» мышления.

Но вернёмся к богам.
Аполлон — олицетворяет собой чистое знание, первичную науку и первичное же искусство. Как и Дионис - «обратную», полярно противоположную природу знания и искусства. Аполлон — солнечное, солярное начало, Дионис — лунное и хтоническое, почвенное. Но Дионис был в известном смысле андрогинален, его эманации распространялись как и на женское, матриархальное, так и на мужское, патриархальное.
Гермес же не был ни дневным, ни ночным богом, он не был персонификацией мужского или женского начала, не причастен к сперматическому эйдосу, то есть к осуществлению мира в форме проекции примордиальных начал. Он был андрогинален не в неком смысле, он был абсолютно андрогинален; он только ин-формировал, наделял формой, при этом ничего не порождая, переводил и сообщал, причём, переводил на «свой манер» нередко намеренно запутывая испорченных людей.

Что значит - «испорченных»? Это означает, что плохим рабам, как и плохому господину, незачем знать, насколько дурна их ситуация по сравнению с высшими родами, которым они никогда не станут причастными: своекорыстные, завистливые и мстительные (и все прочие порочные) наказуемы вне зависимости от того, сколько они чего-то там знают, и, казалось бы, понимают.
Интересную историю в этом отношении представляет собой комплекс мифов о Тантале. Это интересно узнать в множестве интерпретационных и репрезентативных форм, поэтому процитируем несколько из них.

Тантал являет собой образец беспримерного влечения «попробовать всё», достичь предельной глубины, равно как и вершины. Тантал в некоторых вариантах мифа выступал в качестве «испорченного телефона», информатора, мало того, что не понимающего традиционный язык, который, по сути — или приказ, или предупреждение в безапелляционной, категоричной форме: ты будешь наказан, если... Тантал ослушался, и вот результаты:

Как любимец богов, Тантал имел доступ к их советам и пирам. Такое высокое положение заставило его возгордиться, и за оскорбление, нанесённое богам, он был низвергнут в Аид — сообщает Гомер. Он жил среди богов, и выпросил у Зевса наслаждений — пишет Гегий Трезенский. Зевс допускал его на трапезы богов, а Тантал рассказывал людям его замыслы. По еще одному сказанию, Диодора Сицилийского в IV томе Исторической библиотеки, жил в Пафлагонии и сообщал людям тайны богов. Став ненавистным богам, был изгнан из собственного царства Илом, после того как воевал с Илом и побежден им После смерти угодил в Аид, где терзается вечным голодом.
По другой версии предания, он разгласил тайные решения Зевса, либо рассказывал людям о мистериях, по третьей — похитил со стола богов нектар и амброзию, чтобы дать их отведать друзьям — из сочинений псевдо-Аполлодора.
Наконец, есть миф, что Тантал, испытывая всеведение богов, убил своего сына Пелопа, приготовил блюдо из его мяса и подал его пирующим богам, - пишет Антонин Либерал в своих «Метаморфозах». Те, однако, сразу поняли замысел Тантала и воскресили убитого. Он остался, правда, без лопатки, которую в рассеянности съела Деметра, погружённая в печаль по своей похищенной дочери Персефоне.

Сообщение тайны — прерогатива только одного бога. Гермеса, Люди, пытающиеся на своём убогом косном языке воспроизвести сообщение богов, будут Наказаны.
В самой истории эллинов имел место какой-то фундаментальный разрыв, по результатам которого греки оказались в отрыве от собственной традиции.
В современных представлениях, которыми грешат гуманитарии, так оно и есть: а-а, пришёл злокозненный контртрадиционалист, радикальный субъект и всё испоганил. Но - что Гесиод, что Герман Вирт, что Веды (и другие Примордиальные скрижали), сообщают иное: в традиционном обществе не бывает молниеносных реформ и контрреволюций (потому что революция - это возвращение, отступ к началу некого цикла, а в астрологии - возвращение солнца на исходную позицию в момент рождения, отмеченный в натальной карте).
Древним было знакомо последовательное и непредотвратимое Вырождение, по Аристотелю это и вовсе - сам Рок, Ананке, Неизбежность. Случаются некие рецидивы - сродни тому же появлению Гомера, но весь их вред (польза по гуманитариям, которые все вредители и будут наказаны, они будут гореть в креационистском Аду. Почему креационистском? Потому что мы так решили!!) умещается в симулировании некой благоприятной, хорошей ситуации, между тем, как семимильными шагами надвигается Finis Mundi.

Осталось ещё несколько вопросов.

Героическая древность, какой она нам доступна, почти целиком выдумана Гомером?
Нет. Категорически нет. То, что нам доступно, представляет, как минимум, четыре конфигурации одной только "героики" в собственном смысле этого слова, и два "жанровых" типа относятся именно к устной традиции, Примордиальной, которую, вслед за тем, опосредствует письмо.
Две из категорий Героя традиционного — никуда не спешащий Геракл и вечно не успокаивающийся Персей.
Геракл всю свою земную жизнь посвятил подвигам. В традиционном мифе, а не гуманитарном непоследовательном пересказе это означает: убил Лирнейскую Гидру — полгода пировал. Почистил Авгиевы конюшни, - опять полгода беспрестанных пиров. И всё это сопровождается чередой регулярных обрядов, чтобы напомнить богам о своём существовании и заручиться их саппортом, особенно, когда надо выполнить какой-нибудь приоритетный родо-племенной проект, например, убийство Немейского льва, большого любителя человечины. Немейские игры, учреждённые Гераклом, проходили проходили каждый второй и четвертый год Олимпиады, то есть нечасто, но этого праздника хватало надолго всем.

Персей же исполняет свои подвиги в темпе сиртаки: стремясь отделаться от юрисдикции царя Полидекта (своего сварливого деда) быстренько истребляет рецидивистов-уголовников в округе, «выслуживается» у богини праведной — Афины, и бога хитрости — Гермеса, с их помощью побеждает единственную из смертных дщерей Океаноса — Медусу Горгону, после чего только успокаивается, и правит провинциальным царством, изредка попрекая детей в неблагодарности.

Излишняя поспешность в традиционном мире означает преждевременную старость.

Что означает быть Героем, в мифической парадигме — титаном, следуя архаике, или — полубогом, позже? Это означает принять на себя макрокосмическую ответственность, совершенно непосильную для обыкновенного человека. Следует понимать, что в политеистическом манифестационизме ответственность и долженствование сопряжены между собой косвенно. Та ответственность, которую не потянет и Герой, возьмёт на себя титан.
Герой — может, но не должен. Его долженствование про-исходит лишь от его стремления вернуться в изначальное состояние сосредоточения, предельной субъективности, которая, согласно доктринам Примордиальной Традиции, является Предком. И, если титанам уже некуда и незачем возвращаться, ибо они — уже завершённые сущности, то Героя гложет непреходящее беспокойство — а что там, за пределами его существования в «плотных» координатах? Прометей особенно близок человеку, в том числе тем, что не успокаивается на чём-то одном: им движет страсть к изобретению, к опыту, к пробе. Этими же «страстями» руководствовался и великий титан Кронос, во имя становления посягнувший на отца-Ураноса.

Итак, цель Героя — вос-становление целостности с родовым, генетическим в метафизическом смысле, Началом, Архе. Это квинтэссенция субъекта, в отличие от субъекта в модерне, полноценная и самодостаточная абсолютно, а не релятивно. Если субъекту модерна необходимы точки опоры и отталкивания, в частности — субъект модерна отталкивается от хтонического премодерна — то субъекту Героя в премодерне этого не нужно; он выполняет локализованный план там, где ему предписано высшими родами, иерархией богов.

Известно, что Гомер предпринял попытку разрушения иерархии богов, в которой Герою отведено особое место. Что значит - «особое место»»? Это означает, что макрокосм политеистического мифа, «насыщенного» богами, иерархия богов — симметрично-осевая структура тварного мира, своей проекцией имеет именно физический мир. Герой осуществляет в тварном мире те, или иные созидательные или деструктивные инициативы, не то, чтобы угодные богам — миф, и сам мир не может осуществляться без них, безотносительно этих инициатив.

Герой может, но не хочет отказываться от этого бремени ответственности, которое не есть долженствование. Что значит, «не хочет»? Манифестационной мифологии известен только один поведенческий модус: боязнь не исполнить своевременно и эффективно, а не испуг перед невольным вредом.
Инициация, которую производили древние на мистериях, следует усматривать как абсолютную мотивацию: человек становится причастен высшим родам, а через высшие роды, к Примордиальному. Инициированный не смеет ослушаться приказа не потому, что опасается наказания, но потому, что созерцает в ближней или дальней перспективе Предка, исполняющего Работу, минуя тварное опосредствование.
В поздние, уже испорченные философской рефлексией эпохи, Герой, как и жреческое сословие, становится «единичным объектом»», которому доступно опосредствованное общение с богами. Почему опосредствованное? Потому что сообщения перестают быть понятными, потому что требуется перевод, и всё решается большей, или меньшей степенью испорченности человека. Той глубины вырождения, которой он достиг.

О дорийском (дорическом) и ионийском стиле, в перспективах философских спрашивают нас. Ионийский — метафизика, лунное; Дорический — телесное, солярное?

Если разыгрывать партию от первичного противопоставления Мужского и Женского Начал, то так оно и есть - Ионийский стиль проникал в Афины в течение длительного времени с берегов Малой Азии через острова Эгейского моря, хотя и не без влияния эолийского и крито-микенского искусства. Учитывая, что Эолия — один из группы так называемых Гефестиад, островов Гефеста, а Крит — один островов, находившийся в узле торговых морских путей, становятся очевидны взаимосвязи этих объектов с импортом среднеазиатской культурой.

Смена дорийского стиля ионийским в античном искусстве представляет собой историческую параллель перехода гегемонии от Спарты к Афинам. Спартанцы были воплощением древнего дорийского духа Эллады, афиняне - более подвержены ионийскому влиянию. Спарта, располагавшаяся в глубине континента, пала позже других эллинских полисов, но и она не устояла под влиянием «островной культуры», где этническое и религиозное смешивались в самых несообразных традиции формах.

Как повествовалось выше, солярное и лунное, мужское и женское на Востоке не ограничивалось попеременным доминированием, регламентом дня и ночи, равномерным распределение власти. Восточные культы создавали совершенно неизвестную эллинам систему координат, чуждую, оттого и кажущуюся сложной и противоестественной. На Востоке прежде Эллады сложился образ женщины как герметического сосуда, помните — Мардук запирает Тиамат в небесной крепости, чтобы её нечистоты и сама «влажная сущность» не проливалась на землю. Половые взаимоотношения эллинских богов были бесхитростны и наивны, и островная культура, привнёсшая «неблагую весть» об опасности менструаций и лунных культов, принудила фундаментально пересмотреть структуры этнического изолированного Мифа.

По существу, философия возникает в Элладе только когда инородные и / или автохтонные мифы, прошедшие длительный процесс ассимиляции (напр., трансформация культа Афродиты и Деметры под влияние египетской Изиды, появление у аутентического культа Артемиды характерных черт астартизма), уже не объясняют человеку Мир. Эти мифы становятся шифровкой, социокультурным кодом, и нередко переводимы в дегенеративном ключе, - ведущему к антропоморфизму. До Платона философская мифология робко пыталась интерпретировать миф в схематических абстракциях: если одни боги покровительствуют Одиссею, значит частное проявляется в общем через единичное; если одни боги вступают в открытый конфликт с другими, значит общее не есть гомогенное. И тому подобное.

Поколение за поколением философов следовало, и, чем дальше они отстояли от архаической простоты, как ионийский стиль начинал всё больше контрастировать с дорическим (уже не только капитель, общая форма колоннады становится «женственной») в архитектуре, тем меньше философия, до тех пор служившая на совесть и на страх мифу, становится враждебна в равной степени и титанам, и богам. Последним, преимущественно, Солнечным, ибо кто, как ни они, требовали полной чистоты мысли, противостояли искажению первой философии двусмысленностями, шифрами, аберрациями.
Платон же намеревался дать своей Родине новый Миф. Основываясь на той неблагоприятной ситуации, которая сложилась до него. В некотором смысле ему это удалось: его мифологическая доктрина, «слишком египетская» по определению Ницше, была самой завершённой, подобно циклопическим гробницам фараонов, совершенной в завершённости моделью античного Мифо-Космоса, античной идиомы. Больше такого не повторялось, неоплатоники только развёртывали и сужали, комбинировали и компоновали общую картину, основополагающие координаты, данные своим учителем.
Вот так то.

Заключительное слово

Нам часто задавали почти провокационный вопрос: зачем вообще обращать внимание на античную идиому? Нам, современным людям, не мыслящим себя вне систем информационных координат. Язык мифа понимаем современным человеком лишь в силу убедительности перевода, который может быть с равной вероятность беззастенчиво лжив, а может быть и верен слову оригинала.
Мифология античности основывалась на противостоянии человеческого, про-исходящего от титанического, как всякий родоплеменной, этнический, Миф, - божественному. Боги обретали почитание не в силу, но вопреки своей природе, которая была лишена любви в высшем смысле этого слова. Любвеобильной была только Великая Мать Земля, сподвигшая титанидов, своих детей — на восстание против Старшего Сына. Ураноса, затем — Кроноса, а после и против Зевса, каждый из которых, кроме Урана, бывшего Первым не среди равных, становился отцом-узурпатором, отчимом тварного.
Восстание титанов, а Эрнст Юнгер провозгласил XXI век — титаническим, знаменует собой возвращение к Началам, что суть цель любой Традиции. В настоящее время есть возможность обрести силу и могущество титанического, сила, которая даруется Землёй. Современная цивилизация скрыла Землю тонким, почти эфемерным, завораживающим и разочаровывающим слое - эпидермой технологии. Этот удушающий, но и защищающий тщедушное человечество кожух, несмотря на все свои негативные свойств, достаточно восприимчив для того, чтобы стать почвой для титанического восстания, если под него будет заложен фундамент Традиции. Тогда будет надежда, что неразумные, подлые, мстительные архонты будут свергнуты, и τεχνη будет, как прежде, принадлежать титанам, а через них, благосклонных роду человеческому, - людям.
Вот.

Приложение:

Предположительные даты Троянской кампании.
Датировка Троянской войны является спорной, однако большинство исследователей относят её к XIII—XII вв. до нашей эры (1193 - 1183 до н. э.). Американские астрономы, исследуя события «Одиссеи», пришли к выводу, что Одиссей вернулся на Итаку в 1178 г. до н. э., то есть странствовал он отнюдь не десять лет, но гораздо меньше.
Гуманитарии, in specie, филологи полагают, что это слишком отдалённая дата, если учесть гипотетическое датировку существования автора Илиады и Одиссеи: если Гомер сохранил воспоминания о событиях Троянской кампании, одно из двух — дата рождения от VIII века до н.э. неверна, или война происходила незадолго до рождения Автора, или во времена его юности.

Даты Греко-персидской кампании:
1. 500—494 гг. до н. э.— восстание Милета и греческих городов Малой Азии против персидского ига.
2. 492—490 гг. до н. э.—первое вторжение персидских войск на территорию Балканской Греции.
3. 480—479 гг. до н. э.— поход Ксеркса на Грецию — кульминационный пункт греко-персидских войн.

Библиографическая справка:
Эрик Робертсон Доддс. Греки и иррациональное. / пер. с англ. и коммент. С.В. Пахомова; послесловие Ф.Х. Кесседи. - Спб.: Алетейя, 2000.
Фридрих Георг Юнгер. Греческие Мифы. / пер. с нем. А.П. Шурбелева, СПб изж-во Владимир Даль, 2006.