Noisemantic: Симулякры уходят. Введение в Археомодерн. Vol.IV

III

Собственно, Постмодерн и Археомодерн. Дисциплина и Господство.

Многие усматривают в деятельности Мишеля Фуко «образцовый» постмодерн, между тем, как Фуко рекомендовался в академическом обществе «человеком модерна». Предполагаем, что это было сопряжено с его воспитанием и образованием, ещё не стерилизованным и не рафинированным в перспективе дисциплинарной детерминации. Эпизодическое участие Фуко в гошизме и ситуационизме (с Эрнестом Ги Дебором во главе), членство во Французской Компартии, поздние инициативы в рамках европейского социалистического рабочего движения, были сопряжены с тем же условием. Европа всматривалась в необозримые пространства Советской России с тайной надеждой, более бессознательной, чем рефлексивной или рациональной, что именно из этих «восточных бездн» явится желанный «всем прогрессивным человечеством» Субъект. Можно сказать, что «весть» из Советской России сообщала импульс Структуры поверх непроницаемой Керигмы, но очень скоро этот импульс прекратился сам, и не без посторонней помощи. Ниже мы поясним, как это произошло.

Для большинства западных индивидов импульсы Структуры остались неразличимы. Что нисколько не удивительно: века доминирования Керигмы сказывались самым радикальным образом. Неудивительно и то, что на Западе Керигма со всей возможной жестокостью постаралась ликвидировать Структуру: керигматическое мышление, не восприимчивое к явлениям и процессам Структурного порядка, не находит адекватных необходимому контакту со Структурой инструментария для контроля, принуждения и подавления. Индивида, существующего в системе структурных координат, насыщенных символами подлинного и аллегориями сакрального, невозможно дисциплинировать методами и средствами Керигмы. Керигматики усматривали в Советской России слепую стихийную силу, в любую минуту способную обратиться то в смутную угрозу, то в непосредственную агрессию.

Надежды же европейских оппозиционеров левого крыла были основаны тем бесхитростным фактом, что в середине 40-х годов Советский Союз сокрушил национал-социализм в Германии, - «фашистские режимы» были интерпретированы как предельно сужающие должную аккумулироваться и концентрироваться волю субъекта. В книге «Интеллектуалы и власть» Фуко поясняет своё отношение к фашизму подобным образом; он вводит в философию термин «изъятие», - означающий, что некий дивид оказывается разобщён с имманентной ему, привычной социальной стихии, и принуждён действовать в совершенно не адекватных ему системах координат. Фуко называет три основные инстанции, через которые проходит субъект, по пути теряя присущий ему потенциал воли, накопление которого вновь становится невозможным к концу пути — это Школа, Армия, Тюрьма. В некоторых ситуациях к этой триаде дисциплинарного диспозитива добавляется, или замещает собой нечто третье, Клиника. И в Советской России, и в национал-социалистической Германии Мишель Фуко усматривает схожие механизмы изъятия, которые последовательно или молниеносно, в работе репрессивного аппарата, уничтожают субъект; из этого Фуко заключает, что примером Советов воспользоваться не удастся, европейская идиома, уже «избалованная» антропоцентрической культуральной доминацией, уже не сможет конструировать и конституировать индивида, который не оказывается сразу же изъятым из прочно укоренённых в бытии Европы структур.

Известно, чем угрожает дисциплинарный диспозитив возведённый в общие принципы организации общества.
Во-первых — регрессом образования, сведению его к посредственным нормированным, и регламентируемым «общими знаменателями» величинам.
Дисциплинарный диспозитив является фундаментом как «царства количеств», описываемого Рене Геноном. Дисциплинарный диспозитив эталоном своим подразумевает равенство в изоморфизме, при формальной иерархии в соотношении с величинами, будь то величина частного капитала, или величина знаний (пресловутая эрудиция).
Что, во-вторых, приводит к общему охамлению культурного ландшафта: современного читателя интересует тираж (т.е. «известность автора») книги, зрителя — бюджет фильма и особенно — процентное отношение затраченных на рекламу средств, слушателя волнует число проданных компакт-дисков исполнителя.
Числа замещают собой качественные категории. Из этого следует в-третьих: качественные категории упраздняются в силу доминирования Числа. Именно символического числа, «расколдованых», дешифрованных «чисел», которые с лёгкостью фальсифицируются, - и сколько же культурных скандалов происходит из-за этой фальсификации!
В-четвёртых, происходит ликвидация ценностей. Не только высших ценностей Традиции, но и ценностей обыденного порядка, - социальная и культурная иерархия уничтожена, и человеку становится безразлично, что и как он потребляет, ничего не производя.
И, наконец, в пятых — в ходе отказа от осмысленности сакрального порядка, сущностно контрастирующего с рациональными представлениями [Vorstellung], происходит паническое бегство от смысла в целом, - человек начинает опасаться любой осмысленности, небезосновательно, для керигматического cogito, считая его потенциально ложным, или же смертельно опасным для него в актуальности.

Соединённые Штаты, государство, уже оформившее в себе дисциплинарный диспозитив, является мировым гегемоном, паразитирующим на всём планетарном геополитическом пространстве. Доказательство тому можно найти в самых разнообразных информационных ресурсах, от догматически-государственных вплоть до крайне оппозиционных: последние пятнадцать лет материалы в прессе, на телевиденье и в интернете пестрят сообщениями об «утечке интеллекта» из России, стало быть, из всей Евразии. США не впервые использует Евразию в качестве донора — Керигма не способна жить вне соседства со Структурой, за счёт которой она кормится интеллектуально.

Александр Дугин в своей лекции приводит несколько примеров тому, как стороннее влияние с Запада привносит разрушительные тенденции в область Археомодерна и Субъекта, возможного в нём. Археомодерна, который уже состоялся, который, — в отличие от «вестернового» незавершённого проекта «Модерн» непричастному целому Евразии, совершенен сам по себе. Археомодерн совершенен в том смысле, что вне неизбежного воздействия с претензией на доминирования Запада он полноценен, адекватен потребностям и желанием индивида, присущему Археомодерну, порождённому, и развиваемому им же.

Но интеграции западных «экспериментальных» моделей Керигмы и Структуры избежать всё равно бы не удалось. Рано или поздно они должны были проникнуть, и проникли, чаще всего в те периоды истории, когда русский народ не был подготовлен к этому новшеству, когда против негативных побочных эффектов того, или иного «медикамента» не было выработано ни естественного иммунитета, ни искусственного противоядия.

Марксизм: Импорт керигмы.

За наиболее показательный пример можно считать историю марксизма в Советском Союзе. Спустя всего несколько лет спустя смерти Иосифа Сталина проект марксизма в России подвергнут тщательно замаскированной «вестернизации». Академический марксистский дискурс Советов служит с того времени исключительно полемическим целям, в известном смысле соподчинённым директивам внутреннего академического дискурса, в западном его модусе - стремящимся достичь абсолютной проницаемости языка, совершенству интерпретации. В свою очередь, эта интерпретация намеренно и последовательно сужалась до «среднего арифметического», до посредственной нормы.

Догматический марксизм представляет собой интеллектуальный фундамент общества, в котором соблюдение норм, самого иррационального свойства (напр., голосование на выборах, где выбирают одного кандидата из... одного). Неукоснительно следующие предписаниям ЦК КПСС профессора философских наук продуцировали чудовищный массив интерпретативного текста, где, следует заметить особо, большая часть суждений была апофатической. Философия Советов беспрестанно твердила «мы — не Запад!», и тут же приводила массу аргументов, настолько же понятных каждому, насколько и банальных, хотя и выраженных в отвратительно неудобочитаемой форме. Фактически они приняли правила игры, выработанной и многократно апробированной на Западе: растворить знание в непрерывном говорении, а демагогический дискурс «обогатить» лестными эпитетами и полемической остротой. Естественно, что при малейшем попущении власти советская [официальная] интеллектуальная элита с радостью приняла за эталон западную философию. После уничтожения советской власти и распада Союза многие признавались в том, что только этого и ждали, чтобы наконец-то заговорить на человеческом языке.

Симптоматический факт: философскую публицистику, издаваемую в СССР, подавляющее большинство граждан Союза не читали, несмотря на принудительный порядок посещения курсов марксизма-ленинизма и комсомольские собрания с обсуждением тезисов Ленина. Как подсказывает нам Александр Дугин, это было связано с тем, что структурный компонент советского индивида был силён, вопреки тому, что Керигма начинала доминировать во многих сферах его деятельности. В то время, как интеллектуальные элиты Советов были уже вполне подготовлены к экспансии Керигмы, русский народ оставался верен иррефлексивным, иррациональным началам своего мироощущения и миросозерцания. Иными словами, безразличными к тому угрожающему смыслу, который сообщал философский дискурс.

Как в 1917-м году русскому народу не понадобилось рационального per se основания для своего принятия Власти Советов, так и в годы ниспровержения Советского Государства русский народ просто подался стихийной разрушительной энергии, которой не преминула воспользоваться Керигма, воплощающая Запад. При последовательном и планомерном влиянии Керигмы, её представителям в России не составило особого труда обратить «эпидемию» против своих политических противников. И, как только они расправились чужими руками со своими недругами, они принялись «искоренять» Структуру, теперь мешающую им осуществлять массированные контроль и принуждение. Ликвидация Структуры в настоящее время происходит особенно интенсивно в сфере образования.

Достаточно вспомнить многочисленные «исправления» в учебниках, которые не только являются результатом «сбоя», действием начал Археомодерна, но адекватные общему посредственному интеллектуальному уровню молодёжи. В философии наблюдается аналогичная тенденция: теперь, когда догматический марксизм отошёл в область музеев и архивов, большинство самопровозглашённых интеллектуалов продолжают говорить на ещё более невнятном языке, с примесью «юкстов» (это «имя» должно уже стать нарицательным), как и их советские предшественники. Легко ответить на вопрос, почему это произошло, зная, какой пиетет испытывали советские идеологи перед западниками XIX века.

Все эти пространно излагаемые сведенья необходимы для того, чтобы аргументировать тезис лекции Александра Дугина, что «ортодоксальная» западная идиома, и сопричастная ей «модернизация», едва ли подходят России и русскому народу в первую очередь. Как мы представили выше, на Западе не всё так безоблачно и кристально ясно, как полагают отечественные «западники». Европейская идиома, и совершенное, в буквальном смысле, производное от неё, американская, объединяемые под общим наименованием постмодерн, не лишены изначально данных, в доминирующем представлении о них, - недостатков.

Именно недостатков, а не пороков — причинённый якобы самим себе вред на проверку оказывается той же «ошибкой системы», совершенной для того, или иного народа, для национальной или вне-национальной культуры, для политической организации.

Этого недостатка практически невозможно избежать, на что указывает Александр Гельевич Дугин в своей лекции: Россия и русские люди оказались поражены диктатурой идеалистических представлений [Vorstellung] слишком давно, что бы в настоящее время было возможным безразличие к происходящему процессу терапии. Лечения в наиболее широком значении этого слова, когда болезнь охватывает весь организм, и диагноз настолько ужасающий, что профессиональное со-знание врача уступает место интуитивной бессознательной активности, со стороны, с точки зрения «трезвого» рассудка, который не испытывает давления внешних обстоятельств, кажется диким, абсурдным, чудовищным по сравнению с его нормированными представлениями о врачебной практике.

3.1. Терапия, в которой все средства дурны.

Теперь вновь обратимся взглядом на Запад. Фуко было чему возражать и о чём умалчивать. Например, тому, что «советская керигма» (Фуко не знаком этот термин, его образ мышления не подразумевал такого ракурса рассмотрения), вопреки экзальтированным тирадам европейских леваков была инструментом установления дисциплинарного порядка в советском государстве, обществе и культуре, in specie, в области гуманитарных наук. Но возражать тем, кто пытался исключить Структуру (Архаику), как однозначно вредоносный компонент мироощущения и миросозерцания индивида он не сумел. Психиатр по образованию, повторимся, Фуко знал, насколько опасна так называемая абсолютная проницаемость, расколдованность и универсальная, унифицированная дескрипция как и языка выражающего, так и выражаемой идеи.

В этом заключается его пристрастный интерес к Безумию, совершенно не характерный для «керигматически артикулированных» гуманитариев, - Безумие безмолвно, утверждает Фуко, Структура — нема, утверждает Александр Дугин. При этом всё структура не является безумием, психическим расстройством и искажением системы самоё по себе; она таковой представляется Керигме, в перспективах и оптике Керигмы.

Но Мишель Фуко, как и его коллеги в области исследования Безумия, как культурного феномена, пользуясь западными инструментарием и методологией, смогли доказать только одно: европейская идиома несовершенная, она несправедлива и бесчеловечна. Ни Жиль Делёз, ни Фуко, ни Деррида, получившие воспитание и образование в свете Модерна, не сделали выводов, точнее, не успели или пожелали оставить их втайне. Как и подобает людям, которые ещё не рассорились со Структурой. Выводы их последователей, претворяющих на практике их умозрительные конструкты, не сумевших стать терпимыми к экстремальным формам бытия, были неутешительными. Структура мешает, Структура вредит, она всё ещё предоставляет возможность Субъекту быть рождённым, развиваться и быть Судией Мира, оставаясь самому неподсудным.

Воссоединение компонентов Керигмы и Структуры было для них даже гипотетически невозможно, - и этот синтез должен породить Субъект, не стесняемый рефлексивной Керигмой, вместе с тем, не разрываемой в клочья Структурой. Этот Субъект определён Александром Дугиным как Радикальный: он превосходит то, что предшествовало ему, - тем, что не подвержен контаминированности Керигмы и Структуры, неизбежной для субъекта западного. Иными словами — от изначальной ошибки, которая была допущена, и последствия которой развёртываются на протяжении всей истори европейской цивилизации. Тем не менее «керигматики» полагают, что безумие Структуры, не выдающей свои тайны иначе, кроме как иносказательно, метафорически и аллегорически, не может быть направлено в позитивное русло.

Иначе говоря их словами — то, что энергия Структуры не может направленной в созидательных целях. Напротив, открывающийся в Структуре сакральный миропорядок, проекция которого — Традиция, её культура и традиционное же общество, отличается от представляемой Керигмой наибольшей прочностью, он консистентен — до тех пор, пока Керигма не начнёт ретушировать, оттеняя поначалу его отдельные элементы, а затем и Целое, субординирующее индивида.

В России это затмение высшего смысла происходило значительно медленнее, - во-первых, потому что дисциплинарный диспозитив на западе был недостаточно силён, всё ещё испытывая давление со стороны Диспозитива Господства, с присущей ему субъективностью власти, сосредоточенной в иерархии. Лишь когда появились адекватные требованиям изоморфной власти средства повсеместного и ежемгновенного контроля, принуждения и подавления (в случае отказа повиноваться), а также с пространственным расслоением иерархии власти по принципу функциональности, стало возможной не-милитаристская интервенция России со стороны Запада. Интересна, в данной перспективе, история т.е. «Потёмкинских деревень» и Паноптикона, выстроенных по проекту Самуэля Бентама, приглашённого, по случаю, в Россию. Фуко обращался в своих исследованиях к Бентаму и его изобретениям, - подробнее можно прочесть здесь: Мишель Фуко и Россия: Сб. статей / Под ред. М71 О. Хархордина. — СПб.; М.: Европейский университет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2001.— 349 с— (Европ. ун-т в Санкт-Петербурге. Тр. ф-та полит. наук и социологии; Вып. 1)..
Во-вторых, как указывает Александр Дугин, в силу укоренённости Структуры, сопротивляющейся влиянию инородной, и потому агрессивной Керигмы, в самосознании и культуре русского народа.

Важным следует пояснить, что Керигма беспрестанно продуцирует компенсирующие недостаток Структуры объекты, получившие в европейской идиоме наименование «симулякров». Индивид-европеец, западный индивид, артикуллируемый общей для его культурного типа идиомой, уже в XIX веке терял способность осознания и понимания тех, или иных символических систем. Его мышление было, sub specie Структуры, обезображено «пустотами», образующимися в результате распада, разложения, анатомирования и «атомирования» знаков, в свою очередь, утративших свою подлинную сущность в результате хирургического вмешательства врачей-керигматиков.

На этот счёт весьма примечательны умозаключения Мишеля Фуко в предисловии к книге Жиля Делёза «Логика смысла» [Logique du sens (1969). Trans. Eng. The Logic of Sense (1990).] Theatrum philosophicum, где он задаёт читателю отнюдь не риторический вопрос и сразу же на него отвечает:
Но как отличить ложное (симулянтов, "так называемых") от подлинного (настоящего и чистого)?
Разумеется, не посредством открытия закона истинного и ложного (истина противоположна не ошибке, а ложным явлениям), а посредством указания - поверх этих внешних проявлений - на модель, модель столь чистую, что актуальная чистота "чистого" лишь напоминает ее, приближается к ней и по ней измеряет себя; модель, которая существует столь убедительно, что в ее присутствии фальшивое тщеславие ложной копии немедленно сводится на-нет. При неожиданном появлении Улисса - вечного мужа - ложные претенденты исчезают. Симулякры уходят... [курсив наш]

Тотальная, всепоглощающая и повсеместная Симуляция является результатом работы Керигмы. Когда сакральный миропорядок уже не может быть воспринимаем человеком, последний ищет компенсации этой недостаточности: он воспроизводит, а не создаёт себе мифы, символы, историю, в соответствии с теми изначально данными параметрами, продиктованными Керигмой. Очевидно, что для русского человека, ещё сохранившего в себе «рудименты» структурного мышления, абсолютизация симулякра невозможна. Русскому человеку свойственно усматривать в явлениях самого обыденного порядка едва ли не мистический смысл. Подобно тому, как экстремальные формы кинематографа в творчестве Такёши Миике русскому зрителю не кажутся изношенным на Западе феноменом «Театра Абсурда»; быть может, отталкивающими, но не бессмысленными. Оппозиционная пресса давно уже поняла этот аспект русского cogito, и учится оперировать терминами психоаналитика Карла Густава Юнга, теорией архетипов последнего, которого, в связи с его противоположностью, первооткрывателем индивидуального бессознательного Фрейдом, упоминает и Александр Дугин в своей лекции.

Психоанализ Фрейда был изначально нацелен на то, чтобы прервать становление индивида — субъектом. Три четверти практики психоаналитика заключается с том, чтобы заставить пациента заговорить. В свою очередь, керигматическое cogito психоаналитика начинает расколдовывать, дешифровать структурные элементы, и, находя их несоответствие со своими детерминантами, априорными формами, уничтожать их. Субъект, возможный лишь в связи мышления со Структурой, точнее, волевым началом в ней, оказывается просто невыгоден пациенту, он не адекватен времени и пространству, где намеревается обосноваться. Юнгианский же психоанализ, осторожно проникает вглубь народного самосознания. Но, - почему и следует не обольщаться относительно Карла Густава - вместе с тем, учащий человека внимательно относится к индивидуальным переживаниям (в психоанализе индивидуальное, как правило, амбивалентно субъективному, и сопряжено с фантазией).

Керигма всегда испытывала страстное исследовательское влечение к психическим расстройствам. Будучи производным от чистой рациональности, они тщилась дать интерпретацию тому, что уже включено в функциональный аппарат дисциплинарной власти, контролировалось, принуждалось и подавлялось, - оставаясь, между тем, трансцендентным ей. Керигма, как известно, сообщает не только мышление, но и притязает на способность к последовательной, длящейся на протяжении всей жизни дивида, морфологии cogito, механику конструирования и конституирования превосходящую дисциплинарные методы и средства. Что это означает?

Это означает, что одной из основополагающих целей Дисциплинарного Диспозитива становится настойчивое, не терпящее сомнений и возражений сообщение дивиду знания о нём самом. Это знание развёртывается, подобно жизнеописанию или истории болезни, обрастает многочисленными подробностями и как будто бы позволяет импровизации (оставаясь всё той же предсказуемой). Дисциплинарные методики в настоящее время недостаточно эффективны для того, чтобы подавить мотивацию дивида, в перспективе — индивида, к знанию о самоё себе, но самопознание возможно соподчинить нормам, его можно предельно детерминировать, чтобы, в конечном итоге, дивид всю дальнейшую жизнь претерпевал дискомфорт невозможностью не то, чтобы обрести, - обладать Знанием о себе без посторонней помощи и без необходимости регулярного обследования собственной жизни — посторонними.

Обладать знанием о «нём», индивиде, способен только коллектив, представляющий собой в эпоху «накопления людей» дисциплинарный диспозитив; это обусловлено тем, что в массовом обществе владение знанием подразумевает его рассредоточение между элементарными частицами общества, дивидами, сообщение знания амбивалентно легитимации, конституированию и, как следствие — социализации. Экстаз общения, коммуникации, столь ненавистен многим именно потому, что многие не могут его преодолеть и по инерции продолжают раздражать друг друга навязчивой «заинтересованностью» в здоровье, в том числе, психическом. В свою очередь, это является непосредственным производным от дисциплинарного диспозитива; сообщите знание о себе, и вас будет проще контролировать, взамен вы получите некоторое число микро-элементов власти.

Следует понимать, что нормативные детерминанты генерации и морфологии смыслов не имеют ничего общего с Знанием, которое было присуще традиционному обществу. Дело не в том, что традиционные обществам не было известно «накопление людей», - египетская и среднеазиатские города-цивилизации, античный полис представляли собой весьма плотную конденсацию «биологических тел». Но не было Знания, которое не было бы «бесполезным», и которое дивид был способен удерживать продолжительное время, не опасаясь за его изначальную чистоту. Для индивида традиционного общества было совершенно очевидно, что Знание так или иначе следует заслужить, если не завоевать.

Современному человеку знание «услужливо преподносят» в императивном порядке, даже тем, кто, казалось бы, в нём нисколько не нуждается. Современному человеку рано или поздно сообщают что он болен, - и сообщающие, зачастую, весьма посредственно представляют себе, что такое «здоровье».

Формы и методология традиционного знания распалась именно в силу привнесением в эпистемологию антропологического компонента, синхронно с утверждением превосходства результатов эмпирического опыта над до-сознательным и иррефлексивными интуициями, Например, до Бруно Латура исследователи описывали коперниканскую [гелиоцентрическую] (контр)революцию как поражение антропологии, - homo sapiens faber как будто бы раннее обладал безусловным правом считать себя финальной инстанции в смыслопорождении и преобразовании смыслов.

Латур пользуется более точной оптикой и провозглашает коперниканскую контрреволюцию как первый из череды рецидивов заболевания субъективизмом европейской цивилизации. В результате чего дивид, чьё бытие «лишено смысла но преисполнено цели», получил легитимное право заявить «я знаю» (я открыл, я изобрёл et cetera) вместо «мы знаем» или «нам известно» (потому что некто сообщал). Последняя буква русского и слово из трёх букв латинского алфавита [ego] становятся общеупотребительными выражениями, именно выражающие личностное (в традиционном языке «личность» [от «личина», маска], как и «персона» соотносятся с внешним, поверхностным и, в целом, не-подлинным) со-отношение с объектом.

В данной перспективе любопытен опыт психиатрии и психоанализа. Первая дисциплина сообщает индивиду о дисфункции самопознания наиболее эффективными методами и средствами, вторая обеспечивает безопасность знания, уже сообщённого. Заметно, что по мере развития психиатрического и психоаналитического знания, и аккомпанирующего ему дискурса, эксперты перестают говорить о неком принципиальном различии болезни и здоровья. монолитной стене разделяющей здравомыслие и неразумие. На идентификацию «больной» накладывается veto до тех пор, пока пациент не осознает и признает нарушения в функционировании организма.

3.2. Психиатрия культуры.

Генеалогия психозов и неврозов дистанцируется от критической specie в области самого раннего детства, младенчества; возможно полагать, что в ближайшем будущем психоаналитическая таксономия начнёт присваивать себе знание о психической жизни эмбрионов (если не уже присвоило). Обществу последовательно доказывают, что, во-первых, нет здоровых, есть только не обследованные. Врач, говорящий «годен к...» в военном комиссариате не подразумевает «здоров вообще», то же не подразумевается другим врачом, гражданским, ставящим диагноз в соответствии с нормами труда. Во-вторых, что психические расстройства фактически неизбежны и непредотвратимы: слишком тонка и непрочна грань между расстройством и «настроем», и одно состояние с лёгкостью и непринуждённостью трансформируется в другое, коль скоро болезнь — последствия лёгких травм, причинённых в младенчестве.

Несмотря на это, психоанализ всё же может помочь Субъекту осуществиться, юнгианский психоанализ имел дело исключительно с западно артикулированным cogito и бессознательным; с теми конструктами, которые невозможно интерпретировать внеположно общеевропейским системам координат, этического и интеллектуально-отвлечённого порядка. Как и многие другие методологии, юнгианский психоанализ на западе очень скоро трансформировался в один из инструментов дисциплнарного диспозитива, работающего не сколько с бессознательным индивида, сколько с механиками ассимиляции с политической, экономической и культурной сферами современного дисциплинарного общества.

Поздние книги Карла Густава Юнга, прежде всего Mysterium Coniunctionis и недавно переведённая на русский язык (пер. с англ. С.Удовика. - M.: АСТ: АСТ Москва, 2008) "Психология и Алхимия". Даже если не обратить внимания на его неуклюжие опровержения амбиций психологии стать "полноценным эквивалентом религии". Хотя вся книга, насколько понятна ситуация, сочиненна только для того, чтобы паству Католической церкви эзотерической приманкой увлечь из соборов с помпезными обрядами в кабинеты аналитиков. Алхимия, квинтэссенция сакрального христианства, нужна психоаналитику лишь для того, чтобы наделить смыслами высокого порядка убогие переживания современного, то сознающего, то бессознательно ощущающего своё ничтожество, человека. Эту книжку можно использовать как энциклопедический справочник консультанта контртрадиционалистов по вопросам психологии (скорее всего, какие-нибудь керигматики, особенно, с подобострастным пиететом к западной культуре, уже начали работу над этим проектом)..

«Польза» психоанализа распространяется до того момента, когда в силу вступает керигматический компонент функций «лечащего врача», терапия бессознательного и сознания Субъекта, а не его «персоны», определённых модусов, присущих социокультурному типу. В то время, как психоаналитик сделает первые три четверти работы, побуждая «пациента» выговориться, раскрывая тайный для него компонент Структуры в мышлении, следует не поддаться искушению отказаться от осмысления, пассивно предоставив эксперту объяснить значение той, или иной мысли.

Что непременно станет поводом к дальнейшей трансформации в «полноценного» дивида. Образцово дисциплинированного, едва ли способного мыслить самостоятельно; и, главное — нуждающегося в регулярном приказе, не расслышав приказ — легко поддающегося лени или деятельной вседозволенности, непрерывному аффекту. Такому дивиду нелегко не поддаться страху перед смыслом, проявить самостоятельность выбора и волю к знанию.

Знание о себе в подлинности, между тем, ценится, как ничто иное. Оно доказывает самой своей сущностью, что человек ещё способен своей волей преодолеть болезнь негативизма, востребованного Керигмой, во свою очередь, нуждающейся в дисциплинарном, нормированном обществе. Преодолеть непрерывное отрицание, не подчинившись его диктату рефлексии. Преодолеть невроз диалектики, внушающий страх, отвращение и ненависть к смыслу. Этому преодолению и посвящена лекции Александра Гельевича Дугина об Археомодерне и Русском Коллективном Бессознательном..